Жизнь по соседству с Законом

1.
Сергеев прошёлся по карманам — гадство, опять без ключей! И позвонил.
Тишина. Он ругнулся – неужто Наташа, жена, с сыном вместе куда-то повеялись ближе к вечеру? Да не должны вроде… Снова позвонил – изнутри послышались шаги, дверь щёлкнула замком – и распахнулась . И Сергеев обомлел, как каждый человек, который звонит в дверь своей квартиры, – а ему открывает полицейский.

Да, именно полицейский – розовощёкий жизнерадостный лейтенант улыбался с порога. Среднего роста, синие весёлые глаза, и уши какой-то необычной формы, вытянутые вверх.

— Что случилось?!! – в голове промелькнула разом череда страшных предположений …
— Да ничего особенного – блюститель махнул перед носом Сергеева корочками, одновременно представляясь на словах. – Лейтенант Осокин. Да вы проходите, проходите, что вы как неродной. — Лейтенант подхватил его под локоть и втолкнул в дверь, закрыл. – Вот сюда, в большую комнату.
— Спасибо, но я пока ещё знаю, где у меня дома что находится… — Сергеев, не разувшись, ринулся из прихожей в гостиную их квартиры -«пенала». Семилетний Витя увлечённо таращился в телевизор. Наташа сидела в кресле у стены, подняла на него глаза – в них читалось то же недоумение, что и у мужа, наверное.

Только лейтенант был весел.
— Ну, документики предъявим! – и захохотал. – Шучу, шучу. Миша ведь тебя зовут ? Давай на «ты» сразу? Всё равно придётся…
— Что значит «придётся»? Вы…
— Объясняю, Миша — я теперь буду жить с вами, — лейтенант снова захохотал, — ну ты понял, у вас я теперь живу.
— Это… как это?..
— «Каком» кверху! Наташка твоя вон в курсе уже, а ты чего такой непонятливый, а, Мишаня? Вот в этой комнате и размещусь. Она побольше.
Тут Сергеев обратил внимание на две дорожных сумки в углу, ещё не разобранных – и его, Сергеева, домашние тапочки на ногах у Осокина.

— Да что происходит-то? — Сергеев уже чуть не плакал от абсурдности ситуации.
Лейтенант Осокин хмыкнул.
— Так, Миша, пошли-ка на кухню.

На кухне незваный гость вплотную приблизил лицо к лицу Сергеева – и от зловония подгнивших зубов того затошнило.
— Ты что, баран что ли? – лейтенант больше не улыбался. – Тебе десять раз объяснять, дураку, а? Я. Живу. У. Вас. Теперь это и мой дом. Всё ясно?
— Да ничего мне не ясно! – рявкнул было Сергеев – и через мгновение взвыл с выкрученной рукой на полу кухни, лицом вниз.
— Так, Миша, глоткой брать будешь свою бабу, а не меня, — спокойно объяснял ему лейтенант Осокин. Он отпустил руку Сергеева – и тот было вздохнул свободно, — когда ему на почки обрушился удар, потом ещё один.

Сергеев свернулся креветкой на полу собственной кухни, чувствуя, как моча рванула наружу. И заплакал, зарыдал неожиданно, как ребёнок, — от стыда, обиды и, самое главное, от непонятности ситуации.
— Да не реви ты. — презрительно кинул сверху Осокин, — будь мужиком! Что, никогда не били? – Лейтенант присел перед Сергеевым на корточки.
— Эх, Мишаня… Надеюсь, теперь-то ты понял. И почему до вас всех доходит только через пиздюлятор? — Осокин снова улыбнулся.
— Меня Алексей зовут, Лёха, значит. – Он протянул Сергееву руку. – Поднимайся.

Поздно ночью Сергеев с Наташей шептались в своей маленькой комнате. В большой новый жилец их квартиры смотрел какой-то сериал, время от времени комментируя его матом и шумно прихлёбывая пиво.

— Миша, я сама ничего не понимаю, — всхлипывала Наташа. — Он позвонил, я в глазок вижу – полицейский, открыла, он сумки вносит свои, и потом говорит что будет теперь у нас жить. Я обалдела, конечно. Он говорит, позвони, если не веришь. Я позвонила, там мне говорят – да, действительно, наш сотрудник теперь проживает у вас, пока один…
— Как это «пока» ?! Ты хочешь сказать…
— Я ничего не хочу сказать, — Наташа вздохнула, — это ОНИ сказали. Успокаивают – мол, сотрудник порядочный, пьёт мало. Приезжий – а с общежитием туго. Вот и выбрали нас. Потом ещё подселят нескольких.
— Да… да что же это?.. Мы же в своей квартире! Какое… подселение может быть?
— Ладно, потерпим давай .
— Как это — потерпим?
— Миша, а ты можешь предложить что-то другое? – Наташа обняла его. — Ну если так получается в жизни…
У Сергеева больше не было слов.
Сын посапывал на кресле-кровати – ему было все равно. Дядя Лёша сегодня вечером поиграл с ним, пообещал показать настоящий пистолет, сказал, что теперь их никакие разбойники не тронут – он же этот… закон, во.

2.
И у семьи началась другая жизнь.
Сына отвезли к бабушке, наташиной маме – Сергеевы рассудили, что пока лучше ему там пожить. Наташа готовила на троих едоков, как и раньше, но завтракали-обедали-ужинали на кухне они так: сперва ел лейтенант Осокин (аппетит у него, кстати, оказался отменный), затем Сергеевы трапезничали. Компьютер, правда, лейтенант разрешил им забрать к себе в комнату, — а вот с плазменной панелью и DVD-проигрывателем расстаться отказался. Он по вечерам смотрел свои сериалы или боевики.

Сергеевы как-то неожиданно быстро свыклись с новым порядком. Словом, всё пошло своим чередом.
Лишь однажды главе семьи было неприятно – когда, проснувшись ночью, он не застал рядом Наташу, — но услышал её шёпот и смех из комнаты милиционера. И понял, что там творится.
Сергеев крадучись заглянул в щель между косяком и дверью, — там, в комнате Осокина, светился экран их «плазмы», выдававший крутое порно. Осокин стоял на коленях спиной к двери и пользовал Наташу в коленно-локтевой позе. Из-за его спины видны были льняные волосы Наташи, она мотала головой, словно норовистая лошадка. Происходящее, видимо, доставляло ей нешуточное удовольствие.
Осокин ритмично двигал задом и Сергееву померещился маленький голый хвостик, растущий у Осокина из копчика.

Обманутый супруг на цыпочках вернулся в постель – и беззвучно заплакал. В полусне уже услышал, как вернулась Наташа, от неё пахло пивом и остро – потом, к её родному, такому знакомому запаху примешивался запах чужого мужчины. Наташа сладко вздохнула и вскоре ровно-ровно задышала. Уснул и Сергеев.

А где-то через месяц их относительно спокойная жизнь закончилась.
Сергеев был дома, когда раздался звонок – на лестничной площадке стояли ещё трое коллег Осокина: высокий белобрысый сопляк лет двадцати с сержантскими лычками, грузный старлей и третья с ними – женщина, неимоверно толстая, лейтенант, как и Осокин. У каждого из них была в руке сумка. И каждый внешне неуловимо напоминал чем-то Лёшку Осокина. Присмотревшись, Сергеев понял, чем – у всех, как и у Лёшки, были одинаковой формы уши. Родственники, что ли?

— Ну, здорОво, сосед! – дружелюбно улыбнулся старлей. – Принимай пополнение! Меня Яков зовут, это , — он кивнул на женщину, — Танюшка наша, молодой — Колян. А ты Миша? Лёха нам говорил, когда звонил.
— Да вы что, – возмутился Сергеев, — у нас квартира резиновая, по-вашему?!!

Трое уставились на него: Колян – с готовностью применить данные ему государством права по пресечению правонарушений, толстуха Таня — с брезгливым интересом, и Яков – с горьким недоумением.

— Так, парень, зубы-то убери свои, — нахмурился Яков, — а то и того… потерять можешь. Ишь, пригрелись тут, городские. Людей за людей не считаете? Сказано – живём у тебя, значит живём! А то начал тут рассусоливать!..

Сергеев вспомнил, как Лёша в первый день бил его на кухне. И промолчал.

— Ты не боись, — продолжал Яков, — шибко-то не потесним, мы ж понимаем, ты ж семейный! Жить будем вместе с Лёшкой, бабы вон наши подружатся, разлюли-малина! И ты, — он сурово взглянул на Сергеева, — места не жалей, в тесноте, да не в обиде, как говорится! ЛюдЯми, людЯми надо жить!
Он, засмеявшись, хлопнул Сергеева по плечу.

3.
— Наташа, милая, давай уедем! – Сергеев, нервно куря в форточку, умоляюще смотрел на жену.
— Куда? И зачем, главное? Мы же у себя дома, опомнись, Мишка! – у Наташи голос добрый и укоризненный.

В соседней комнате прибывшая троица обживалась, судя по доносившимся оттуда звукам, — вжиканью «молний» их сумок, шуршанию каких-то свёртков. Лёша, судя по восторженным крикам, был рад своим коллегам. Раздался визгливый голос Тани:
— Мальчики, отвернитесь, я переоденусь!
— Вот мы тебя голой не видали! – отвечал со смехом Колян.
— Заткнись, молод ещё так разговаривать! – это голос Лёши.
— Так если правда видели! – гундосо оправдывался Колян
— Хорош галдеть, ишь, сороки! – рассудительно вступил Яков. — Вон, молодой, лучше этим гостинца отнеси.

«Этим»?! У Сергеева впервые за всё время соседства с полицейским от обиды сжались кулаки.

Скрипнула дверь – сопливый сержант вошёл в комнату, протянул супругам кусок сала и пластиковую бутылку с чем-то беловатым. Смущённо пробормотал:
— Вот, старшаки передали, — И покраснел до корней волос.

Сергеев, не мигая, смотрел на юного полицейского. Тот словно съёжился под его взглядом.
А Наташа… та спокойно поднялась, приняла дары у белобрысого Коляна. И улыбнулась ему – той улыбкой, за которую когда-то Сергеев и полюбил её без памяти.
Колян мышью выскользнул за дверь.

И в комнате полицейских началась пьянка: загремела музыка — блатняк, да ещё самого низкого пошиба, загомонили разом все четверо.

Сергеев отвернул пробку бутылки, — по комнате разлился запах сивухи, — и хлебнул отвратной самогонки прямо из горла, закашлялся.

Веселье в соседней комнате, видимо, достигло апогея, гомон усилился. Громче всех вопил Лёха:
— Ну что, сисястая, распрягайся! Да на диван не ложись, корова, поломаем! Ох, щас я тебе под хвост-то!.
Слышно было, как Таня похотливо хихикала – потом запыхтела, как паровоз.

— Мишка — Наташа умоляюще смотрела на мужа, — я в туалет хочу.
— Нельзя, слышишь, что там… — Сергеев задумался было, — вон, в вазу, что ли…
Налил в кружку с розочками самогонки жене, протянул ей, сам снова отхлебнул из горлышка.
Наташа присела над напольной вазой с сиротливо торчащим из неё павлиньим пером. Сергеев отвернулся.

4.
С появлением новых жильцов жизнь Сергеевых ещё больше усложнилась. Те работали посменно, и всегда кто-то из них, чаще двое, были дома. Когда же все четверо собирались вместе, начиналась попойка, заканчивающаяся оргией. Правда, Наташа теперь была избавлена от готовки на всех – готовила на свою полицейскую семью лейтенантша Таня.

А там и зима пришла.

Сергеевы старались чаще навещать Витю у бабущки, чтобы мальчику не казалось, что его уж совсем забросили, покупали ему самую дорогую одежду и подарки — пускай у ребёнка всё будет!
А полицейский Таня всё чаще стала оставаться дома, потом, Сергеев заметил, мужчины соорудили ей над диваном из одеял и пледов нечто вроде палатки – а сами спали поочерёдно на тахте и на полу.

И вот однажды ночью Сергеевы были разбужены сержантом Колей – он был не на дежурстве.

— Натаха, помоги! Там Танька рожает!
— А? Что?- Наташа спросонья подпрыгнула на постели.

Из соседней комнаты доносился тонкий плач новорожденного.
— Помоги, ты ж баба тоже! — Колян не отступал.

И снова плач раздался – такое ощущение, что уж два младенца заливались на разные лады.

— Так в роддом же надо!
— Какой роддом, нельзя ей! Ну, Натаха!
— Какая она тебе Натаха, сопляк! – не выдержал Сергеев. — Обнаглели вконец…
— Михаил, ты как с представителем власти разговариваешь? – Колян постарался придать голосу начальственные нотки. – Именем Российской Федерации…
— Наташа, оставайся тут, я сам сейчас посмотрю. – Сергеев вылез из постели.
Издали послышался голос лейтенанта Тани:
— Ладно там, Колян, не тревожь людей. Мы уже… — и её заглушил многоголосый ор.

Недоумевающий Сергеев прошёл в комнату полицейских, заглянул в импровизированную палатку – полог был откинут.

Он увидел нескольких младенцев с розовыми хвостиками, ползающих по дивану, увидел голую Таню – оказывается, у неё было не две груди, как у обычной женщины, а целых шесть, и к одной из них уже присосался младенец.
Таня взглянула на него – и Сергеев ринулся от этого дивана, от всего окружающего абсурда в окно – навстречу мокрой зимней ночи и приближающейся крыше соседского автомобиля.

5.
Ну, как там папа наш? – Улыбалась Наташа, и Витя, сын, с пакетом в руках, тоже радостно улыбался во весь рот.

Сергеев пошевелился на кровати.

— Тихо-тихо, больной, — забеспокоилась санитарка.- Так, посетители, вы недолго, ладно? Ему покой нужен.

— Как там у вас? – негромко пробормотал Сергеев. Ему ещё больно было говорить.
— Да хорошо, Мишенька, не волнуйся, милый! – Наташа… Самый близкий и родной человек!
— А эти?..
— Полицейские-то? Так им вскоре после этого служебное жильё предоставили, они туда и перебрались. Всё хорошо у них, не переживай! Только Яков…- Наташа запнулась.
— Что Яков?
— Да ругался на нас. Бессердечные, говорит, что за люди, никакого уважения. Косились, мол, всю дорогу, пока рядом жили, Тане вон не помогли, когда рожала… Городские, одним словом, зажрались!

Сергеев вспомнил шестигрудую Таню , её взгляд – не человека, а довольного животного, здорового и готового к новым спариваниям, едва отойдёт от родов, и этих… детёнышей, и еле удержал рвотный спазм – больничная манная каша рвалась наружу.

— Ну, он может, и прав, — Наташа обидчиво поджала губки, — но только мы ведь не солнышко, всех не обогреем, правда?
— Да, правда, — Сергеев улыбнулся потрескавшимися губами. — Наташка, солнышко ты моё милое!

— Больной, вам нельзя волноваться! — снова вмешалась санитарка.

 

Роман Дих