Пятый в седьмом ряду

Этот текст не является в прямом виде историческим. Это лишь воспоминания автора, а память любит играть с людьми в игры.

5839134

Я стоял и смотрел на них, и страха не было. Наши пики были воткнуты иглами подтоков в землю, и плечи отдыхали. Вскоре им предстоит работа. Острия блестели на солнце высоко над головами.
Мы спели песенку про то, что мы сделаем с их жёнами, когда покончим с ними. Иллирийцы ответили нестройным рёвом. Наш «петух», так мы называем своего глашатая, проорал: «Голос!»
Я отсчитал про себя: «Один, два, три», — завёл стоящую вертикально пику влево и резко дёрнул на себя. Древко ударило по обитому металлом щиту. В этом месте моя пика была обмотана двумя витками медной проволоки «для голоса». То же самое сделали все братки нашего батальона… 1536 пик.
Стоял такой треск, что минут на пять я оглох на левое ухо.
Когда ухо стало более-менее работать, то я услышал, что все наши поют: «Оле-оле-оле-оле!», — и тоже, как контуженный, стал подвывать. Просто так было веселее. И ещё…так не было страшно, так ты был со всеми. Один человек – ничего не может. Надо быть со всеми. Тогда ты выживешь, тогда умрёт кто-то другой.
«Петух» заорал: «Тишина!». Наступившее молчание было громче его крика. Старший братан, «петух» и «улитка», наш скороход, косились куда-то в сторону, где должен был быть «папа». Оттуда «глухой», сигнальщик, замотал своими тряпками, а горнист хрюкнул трубой. «Старший братан» шепнул что-то «петуху», и тот заорал: «Братва, вперёд!». «Подвывало» в каждом взводе из 64 человек повторил: «Вперёд, вперёд», — и эхо тараканами, «р-И-Ё-О-Д, О-Д, О-Д, О-Д», разнеслось по рядам. И мы выдернули пики из земли и пошли….
Я был в пятом ряду, седьмым слева. Первые пять рядов опустили пики горизонтально.
Когда до них оставалось метров сто, иллирийца дали первый залп из луков. Стрелки они были никакие, залп был жиденький. «Дрочуны», так мы называем тех, кто стоит в рядах с шестого по десятый, отчаянно задрочили. Они держат пики под углом 45 – 60 градусов и трясут ими из стороны в стороны над головами. Поэтому их и называют — «дрочуны». Мне нравится звук, когда древки, колеблясь, секут воздух, вибрируют, поют.
Они сшибли древками 3\4 стрел. Мы шли вперёд. Стояла тишина, только «дрочуны» резали воздух пиками над головами. Где-то там за спиной горнист опять хрюкнул, а «петух» заорал «Пол шага!». Подпевалы эхом разнесли по рядам…. Мы сомкнули ряды и стали теснее. Я часто задышал, выдыхая со свистом через нос.
Когда до иллирийцев оставалось метров 30, они стали метать дроты. Мне было хорошо видно. Мы не останавливались. Один дрот тюкнул мне в щит на излёте. От удара щит срезонировал, меня чуть тряхнуло. Они стали пятиться. Между нашими первыми и ними оставалось метров десять. Какое-то время это дистанция оставалась, словно мы не двигались. Просто они отступали с такой же скоростью. Потом, то ли вспомнили нашу песенку про их жён, то ли их задние стали не успевать пятиться, а то и, просто, — оттолкнули своих передних на наших. Раздались удары пик об их щиты….
Братву из первого ряда мы называем «держатели» или «быки». Это самые здоровые атлетичные скотины в батальоне. Все в брониках с головы до пят. Они редко убивают, разве что какого-нибудь зазевавшегося придурка. Их задача – держать, упереться и держать. У них толстые пики из сплошного кизилового ствола, усиленные обмоткой, и они короче на метр-два, чем у других рядов. «Держатели» втыкают их в щиты передних врагов и держат, не давая приблизиться, на дистанции 2,3 – 2,5 метра. Они смотрят в глаза смерти, дёргают её за усы, а у смерти слишком короткие руки, чтобы достать их.
Второй ряд – это «двойняшки». Они стоят в затылок «быкам» и страхуют их. Их пики проходят вплотную справа от «держателей». Древки чуть длиннее, чем у первого ряда, или такой же длины под 4 метра с копейкой. Если враг прёт вперёд, то «двойняшки» помогают держать «быкам». Если нет — то выборочно бьют пиками на поражение, метя в грудь….
Первые два ряда держали их первую шеренгу на пиках. Ярость витала в воздухе, делая его вязким, тягучим, как льющийся расплавленный металл. А затем хрюкнул горн сигнальщика, и «петух» заорал: «Л-о-о-вим!». «О-овим, о-овим!!!», — подхватили подвывалы. И «рыбаки» заработали пиками, словно киями в странной индийской игре.
«Рыбаки» — это 3 и 4 ряды. Это — убийцы. Всё как на бойне: есть те, кто держит, и есть те, кто режет.
Третий ряд стоит на полшага левее второго. Их пики проходят с левой стороны «близняшек» и «быков», часто, под щитами передних.
Четвёртый ряд стоит точно в затылок третьему и держит пики двумя руками над головой. Древки проходят справа от голов 3 ряда и слева над щитами 2 и 1 ряда. Когда у них устают руки под 7 кг весом пик, они просто кладут их на щиты «быков». Свои же щиты 4 ряд закидывает на спины, и те висят там, на плечевых ремнях.
У «рыбаков» пики длинные, под 6 метров. Часто, составные: две части соединяются металлической трубкой и перемоткой. Древки отполированные, некоторые из «рыбаков» натирают их мелом, а левые кисти рук мотают ремнями для кулачного боя, чтобы пики легче ходили по ним….
Пики «рыбаков» выходили вперёд ряда быков не дальше чем на метр-два. По сигналу «ловим» они стали резко выбрасывать руки до предела вперёд. Правый кулак, держащий древко, продолжал движение почти до удара о левую кисть основанием большого пальца (у третьего ряда) или мизинца (у четвёртого). Древко скользило по обмотанной левой ладони, выстреливая змеёй с железным остриём-жалом на несколько метров в мякоть вражеской толпы. А затем, словно меч в ножны, возвращалось назад. Горнист считал ритм резкими выдохами, которые перевоплощались в хрюканье горна.
Задние ряды из молодняка, мы зовём их «стадо», запели «Дубинушку»: «Ухнем, ухнем!», — помогая держать ритм «рыбакам». Третий ряд работал по ногам, четвертый метил в лица. Они выбрасывали пики одновременно, дружно по сигналу, словно волна смерти била в шеренги врага, а потом возвращалась, чтобы ударить с новой силой.
Пятый ряд, мой, — это «охранники». Если провести невидимую линию от первого ряда в глубь, то мы стоим в затылок «быкам» и «близняшкам», «рыбаки» нас левее. И хорошо. Когда они «ловят», подтоки их копий могут поранить задних. Все остальные дальше вглубь стоят ровно за нами. Наши пики проходят справа от «держателей» и «близняшек», и торчат перед «быками» на полтора метра. Мы-«охранники» следим, чтобы к первому ряду не прорвались вплотную через лес металлических наконечников. Мы тупо держим длинные пики и стережём «быков»….
«Рыбаки» проудили минут пять, и передним стало просторнее. Напор на «быков» стих, и «близняшки» тоже принялись «ловить». Горнист проревел новый сигнал, «стадо» заткнулось, а «петух» проорал: «Пшли!!» Подпевалы разнесли по рядам: «-Ли-ли-ли!».
Мы двинулись вперёд. Правая нога подшагивала к левой, а затем вперёд продвигалась левая. Таким приставным шагом в ногу мы стали дружно напирать на иллирийцев.
Когда человек получает колющее ранение, то после первого: «Ах!» или «Бля!», — он не кричит. Словно, эта открывшаяся дырка внутри выпустила весь воздух для крика и стянула, обездвижила мышцы лица. Люди корчатся от боли, извиваются, но не кричат. Больше не кричат. Странно, от рубящих ран совсем по-другому. Там рот не закрывается от мата и воплей.
Под ногами закопошились недобитые раненные. Деды говорили, что такие иногда бьют снизу в ляжки, яйца, низ живота. Мы пиночили их голенями в бронзовых наголенниках, топтали. Уже дальше там, ряда с 8-10 и «стадо», добьют их остриями подтоков. Движением, словно мелят зерно в ручных ступках. Приподнимут вертикально держащие пики и опустят на недотоптанных, недопиноченных. Мы называли это: «Добей ящерицу».
Я ударил ногой по, приподнявшемуся было, недобитому иллирийцу. Раздался звон – наверное, наголенник зацепил его шлем. Впереди мой «бык» крикнул: «Дай!». Я выпустил свою пику из рук, и он стал подтягивать её к себе: его, наверное, была сломана. Если «бык» или «близняшка» ломали древки, то брали пики у нас, «охранников». А мы брали у «дрочунов» из 6 ряда. Если бой стоял плотный, то воины в первых рядах переворачивали обломанные древки и били подтоком, а уже потом, когда выпадал промежуток, хватались за наши пики. «Рыбакам» передавал пики седьмой ряд. Войны оттуда смещались влево и клали пики горизонтально. «Рыбаки» перехватывали их и продолжали «удить».
Мы пёрли вперёд приставными шагами, и становилось всё свободнее. Мы перешли на обычный шаг. «Тише, тише, тише!» — прошелестели по рядам «подвывалы», повторяющие приказ «старшего братана».
С левого фланга наискось направо за отступающими иллирийцами побежали наши «бегуны», а справа забила копытами о землю конница. Я даже разглядел мельком Большого Папу. Горнист протрубил сигнал «стоять». Кто-то сзади опять затянул песню про иллирийских жён. Наверное – из «дедов». Они стоят в последнем ряду и только подкалывают всех, делать-то особенно нечего. Небось, уже начали мародёрствовать.
Подбежал наш раб (в каждом взводе по 4 раба), стал разливать воду с вином. Я поднял пику и воткнул её иглой подтока в землю. Сверху капнуло пару раз бордовым.
В этот раз как-то легко получилось, быстро. Деды рассказывали, что при Херонее, когда наш батальон стоял против афинян, фаланга работала полдня.
Разобрались с потерями. Убито было 5 человек, около пятнадцати ранено, притом, что шесть — своими же, остриями подтоков. Издержки производства, так сказать. Одному вышибло стрелой левый глаз. «Деды» подошли, поприкалывались. Сказали, что Филипп вон тоже одноглазый. Стрела выбила правый глаз царю при осаде Мефона. Один «дед» рассказывал мне, что, когда город взяли, Филипп нашёл лучника и распял. Сам забивал железные костыли в его предплечья левой рукой, а правой прижимал повязку на лице, унимая неостанавливающуюся кровь.
Вообще, бой – это как момент истины. От всей войны по времени он занимает малую толику. А в памяти остаётся именно он. Что мне нравится в фаланге, что в ней мало убивают. У меня есть шанс сделать карьеру. Вон, мне 17 исполнилось, а я уже седьмой в пятом ряду.
Каждый батальон работает фалангой по-своему. У всех свои примочки. Но наш – именно так. Ещё одна из фишек моего батальона: двое крайних слева в каждом ряде – левши, и держат пики слева от себя, поэтому и левый край, обычно слабое место, хорошо укреплён – не прорваться.
Я прошёл по полю, всматриваясь в трупы. Никогда так полно не ощущаешь жажду жизни и всю её полноту, как здесь, смотря на убитых. Отчётливо хочется жить. Мне надо было найти скифские сапожки. У одного «деда» я видел такие, он сказал, что снял с иллирийца. В горах у меня здорово мёрзли и стирались ноги. Надеюсь, эти суки из «стада» ещё не все трупы обули.

Даниил Фридан