На самом-то деле

…Потому что «моим воспитанием», как любил цитировать какого-то писателя папаша, действительно «никто не занимался» – его место, ну, воспитания, целиком занимала какая-то хрень, которой папа, тётя Вика и мама предавались, какая-то экологическая шняга. Я и появился на свет отчасти благодаря шняге этой, ещё в девяностые – папа тогда замутил экологический роман с тётей Викой, они какой-то там фонд организовали и папа… это мне только сегодня и рассказала мама, когда я, уже лет шестнадцати, приехал к ним от бабушки в гости: у мамы новая семья, дядя Умахан — муж, и двое пиздюков бегало, братья мои, стало быть. А я — не пришей к кобыле хвост, так и вырос.
Мы сидели вечером в их гостиной с ремонтом… ниибацо ремонтом, словом(«Потому что у Умахана руки золотые, не то что… – и дальше мама начинала «парафинить» моего, так сказать, «биологического отца»), и вот тогда она и рассказала, как там у них всё было.

Значит, у папы моего, который часть жизни занимался всякой хернёй, заводил всякие там безумные проекты, которые бросал на полпути, заводил баб и бросал их ещё быстрее; у папы годам к сорока в башку ударила очередная идея – что в стране до хера всяких беспризорных собак, кошек, и прочих горностаев или там я не знаю кого – ну и он давай с тётей Викой мутить, как бы их спасти. Заодно папаша озаботился проблемой продолжения рода.
Он, по маминым словам, вначале хотел выебать тётю Вику, чтобы я родился и тэпэ – но тётя Вика то ли фригидная такая была, то ли просто… короче нашли они себе в помощь мою дорогую мамочку. Мамочку устроили в эту ихнюю зверолабораторию среди всяких собак, мышей, кошек, горностаев и леммингов. Ну и папа за бабло – а бабла у них тогда дохренища было, потому что всякие заграничные организации им помогали, во-первых, ну и потом наши всякие фонды тоже им подкидывали – в общем, за нехилое бабло папа мою маму сделал моей мамой.

Мне так херово стало, когда я узнал наконец историю своего появления на свет – ну я не скажу, что я уж совсем ёбу дался – но аж поблевать потянуло. Может, после вина ихнего, или после маминого вида – как она зарыдала аж.
Я, как взрослый, ну, то есть уже никого не стыдясь, вышел на лоджию к ним и задымил какой-то дрянью, что в кармане была. Дядя Умахан, кто уж он там мне… мамин муж короче, следом вышел. По плечу хлопнул: «Держись, брат» — только одно сказал, закурил рядом и мне пепельницу подвинул. Потом, на дверь балкона оглянувшись, на маму, которая оплакивала хер-его-мамочку-знает-что, достал «штакетину»: «Будешь, курил раньше?», я кивнул, мимоходом слёзы сглатывая: папа-тряпка, мама на папу «батоны крошит» — короче, ебись они все конём, как мой дружок из гопников говаривал, Сашка Корашин (его потом мусора за какую-то хуйню забили, но разговор не о нём, он реально нормальным пацаном был) – и, бляха, потеклоооо так всё кругом… поплыло…

— Наркоманы вы чёртовы, что вы творите – у мамочки заёб очередной зашёл, голова высунулась в лоджию… страшно что-то в полумраке стало… будто чёрта голова…
– Этот и так (мама, уже косая, как турецкая сабля, на меня кивает) – с рождения модифицированный-хуированный, чего ты его больше ещё травишь?
Дядя Умахан чего-то на ломаном русском бурчит, а я просто подхватываю рюкзачок и, не прощаясь с мамой, выхожу в асфальтовую сырость городской вечероночи – толчок в позвоночник изнутри откуда-то, и ощущение будто по позвонкам слегка стучат, как по ксилофону, на разные лады…

Сперва ко мне подъезжают девчонки, которые за две тысячи час – у меня в джинсах встопорщивается… а я бы… да с лавандосом проблемно.
Потом некоего пидора ивановича нелёгкая приносит: «мальчик, ты… я тебе заплачу… а ты мне потом…» — я неожиданно харкаю в его глаза чем-то едким, в памяти папаша-генетик-или-кто-он-хуй-его-знает почему-то поднимается – толстый еблан в очках… А пидор катится по асфальту, вопия про бандитов, фашистов и…
Меня уже отпустило – я протягиваю к губам руку и шепчу пару слов, мимоходом взглядывая на циферблат – из моей ладони, сдобренной бытовой грязью и частицами спермы от редких постыдных развлечений – пробивается молодой росток травы… я знаю, что она мне «вставит»… лишь бы этот мир не видеть…
…на ладони в полумраке – я только подсвечиваю зажигалкой с фонариком – сквозь всю грязь-говно-мелодраму моей пока ещё молодой, я чётко вдруг осознаю — очень молодой жизни тянется вверх кустик – он мне словно говорит… и засыхает через минуту, я его перетираю, ссыпаю в карман и вытряхиваю из сигареты табак. Полчаса кайфа, пока я бреду до бабушки – ну там, конечно, думки попрут о папе (увидеть бы хоть раз!), маме с поехавшей крышей… потом сигарета словно сама собой забивается.
Я затягиваюсь, я рад что всё со мной, еда, во всяком случае, теперь всегда, хоть и растительная, стоит так же «поколдовать» над ладонью, и какой-нибудь горох вырастет.
Снова папу вспоминаю, и неожиданно торкает, «как бы он был доволен, может, и будет»… напасс… я скоро дома, а ненужные мысли и умения проваливаются… да самое место им там. Надо как все быть, к чему эти… фокусы. Херня всё – убеждение приходит на смену отлетевшему окурку.

Роман Дих 2014г.