В мастерской мы всё сидели, начиная с 08:30, когда только приходили на работу. Время от времени, после рявканья из селектора, кто-то из нас кидался выполнять заданную работу: там прокладку поменять, или предохранитель. Часто перекуривать ходили; мой товарищ по работе много рассказывал про баб-б…ей; я поддакивал, нещадно обсирая прошмандовок. Тем более, мне лично было за что тоже. Знаете, я вот гордился моим товарищем по работе!

Когда на часах было 12:25, он, и ещё другие вынимали провиант — кто сало и хлебушек, кто одноразовую лапшу, а кто и картошку, тушёную с настоящей говядиной. Никто ни с кем не делился, что мне казалось и по сию пору кажется оправданным – «ем свой, а ты подальше стой».

Я брёл на обед до дому, благо, живу недалеко от работы.

Ветер нежаркого лета ласково хлестал полы нестиранной куртки, и по морде тоже похлёстывал; тогда пот с лица всё отчётливее бил в нюх. Я себя ощущал словно скинув лет этак… – такой юный пёс, в восемнадцать годов оторвашийся от родного дома, ничему за эти годы не научившийся…

Дым сигарет щекотал лёгкие и, заодно, вкупе с оголодавшим желудком, пытался пережевать внутренности – начинающийся гастрит, б.я. Иногда я, не дойдя до дому, сблёвывал желудочный сок вместе с остатками завтрака в ближайшую урну.

Дома я разогревал лапшу с тушёнкой или, что чаще, попросту запаривал одноразовую лапшу. И присаживался к ноутбуку, с ходу в соцсеть залезая. Там мой товарищ по работе блистал остроумием, представлял своим друзьям по соцсети своих подруг, по его и их словам, основательно отъё..нных этим моим новым другом, супергероем…

Я поедал свою лапшу, или картошку с мясом даже, ну, что Бог пошлёт, и иногда «лайкал» своего друга по работе и Сети. Знаете, я к нему по сию пору с уважением отношусь. Знаю – я перед вами оправдываюсь. Я помню этот случай, меня не надо… не надо – я вам сейчас сам всё расскажу!.

Значит, это было в ноябре-месяце. Мой друг по работе меня тогда пригласил к себе в гости… к себе… Вы просто не понимаете, что это значит для волка-одиночки, каковым я являюсь уже много месяцев.

Ну и вот – я, принарядившись в тренч, заблаговременно припрятанный было до «лучших времён», с гостинцами в пакете: для нас с ним – бутылка водки, для его супруги – коробка каких-то дешёвых конфеток из поддельного шоколада, я бреду в гости к моему другу по работе. Бля, да вы ничего не понимаете!.

Хотя ладно.

Значит, я подхожу к его подъезду; стряхиваю с зонта капли дождя, жмусь к двери подъезда, чтобы не промочило мой, хоть и роскошно выглядящий, но всё же хлопчатобумажный тренч; и, сквозь ароматы кошачьей мочи и дешёвого пива, жму на звонок…

Раз и другой жму… Никто не открывает. Со злости пинаю дверь – та распахивается с охотой…

Раздражённо прохожу, на ходу злобно отвинтив пробку от бутылки и уже делая первый глоток…

Нога в парадных джинсах и лакированной «корочке» вляпывается во что-то полужидкое. Шепчу спасительное заклинание «да..аныйтвойрот» и щёлкаю зажигалкой, словно в дешёвых детективах.

Увиденное заставляет меня в срочном порядке вернуть содержимое желудка вспять, прямо на это «увиденное», минуя мой роскошный, но вполне хлопчатобумажный тренч; но зато вволю обрушившись на мои парадные джинсы, я уж молчу про ботинки!

Передо мной на полтора метра окрест расплывается бесформенное, но активно шевелящееся болотце: вот кочка в виде живота, вот один из водянисто-серых глаз на меня так знакомо смотрит. Масса серовато-бежевого цвета, из её нутра плещет-хлещет что-то на запах противное, но, одновременно, такое…я вот не знаю… такое близкое…наше!

— Виталя, это ты? – у меня голос срывается, мне нехорошо и даже тошно. Невесть откуда взявшийся второй глаз мне подмигивает из глубины болотца. Слышится знакомый голос:

-Я… Плескани-ка тоже…

Повинуясь голосу, плещу куда-то вовнутрь водку; помедлив, кидаю вслед конфету из коробки. Из массы слышно:

— Закусь-то понапрасну не переводи…

Тут меня снова рвёт, отворачиваюсь к стенке — отвратительно кислотные брызги летят на уделанные джинсы и тренч мой несчастный, нище.бскую мою роскошь. Спохватившись, мычу:

— Э, а супруга?

Спустя паузу, перемежаемую непонятными шевелениями и всплесками внизу, доносится еле-еле:

— Во вторую смену… Сигарету прикури и кинь!.

Последнее – помесь просьбы и приказа. Ещё отхлёбываю водочной мерзости, присаживаюсь на корточки. В голове роятся судорожные воспоминания о фильмах ужасов, виденных в детстве.

— Виталя, а ты что?

— Я-то? – тут со стороны массы на полу слышится нечто вроде иронии:

— Я всегда так. Когда не на работе… — и всхлипывание. – Мы так всегда… Как моя со смены приходит, да и ко мне… и е.ёмся так тоже. – Непонятная бежевая пучина тут разражается глумливым хрюканьем.

У меня нет слов. Молча прикуриваю, сидя на корточках. Лью водку на бесформенную массу своего коллеги-собутыльника.

Роман Дих @ 2016г.