Из-под крышки гроба (Дих)

Это коллективное произведение трех авторов: Айка, JdR, Роман Дих. Идея написания принадлежит автору JdR. Отредактировано Р. Дихом 06.07.2012
_________________________________________________
“non fui, fui, non sum, non cur”
«меня не было, я был, меня не стало, какая разница» (перевод с латинского)
Фраза, высеченная на могильных камнях последователей Эпикура.

 

УБИЙЦА. Пробуждение.
Снова открываю глаза, как делаю это уже почти тринадцать тысяч пятьсот дней. Я с недавних пор принялся подсчитывать дни с момента моего рождения – я был восхищён этим маленьким, но существенным для меня открытием: о том, что можно считать дни своего появления в этом, таком разноцветном мире… Мире, сузившимся для меня до размеров моей квартиры – и расширяющимся до размеров ночных улиц, парков и скверов, дарующих мне…
Свинцовый прямоугольник утреннего окна прорезала бледная жёлтая полоска. После многочисленных дождей вновь проглянуло солнце… а я давно уже к нему равнодушен, мне милее или свет луны, или просто отблески ночных фонарей в лужах и в стёклах витрин магазинов, в которых мои, возможно, будущие… как лучше сказать… те которых я… жёлтая полоска на фоне серого свинца просекает мозг, и в нём…
Вчера была славная ночь. И девушка, наверное, тоже для кого-то была славной.
Нет, так нельзя – в конце концов, славными они становятся исключительно для меня! Итак, она широко шагала – плащик серый («серая моя мышка!» — так я в умилении шептал, следуя за ней). Слабый запах недорогих духов, светлые волосы, что потрёпывал ветерок ночной… запах пота и девичьей плоти, который я ощущаю на расстоянии как хорошая охотничья собака уже много лет.
Они не могут меня найти – потому что я абсолютно не жаден до мирских утех, а лишь до своих собственных.
Девушка только стала поворачивать голову на ходу – запах её пота смешался с надвигающимся запахом абсолютного ужаса – как кусок бельевой верёвки перехватил её горло. И её перекошенное, раздувающееся в полутьме лицо… оно было более чем безобразным – и прекрасным! Аромат адреналина, что мои ноздри поймали, вызвал во мне ответное. Пускай мои новые джинсы теперь нуждаются в стирке – когда запах её предсмертного пота пришёл в мои ноздри – ответом ему была волна оргазма, и я едва успел расстегнуть «зиппер»…
Затем обыскал её карманы и сумочку – две смятые купюры и банковская карта, и ещё записная книжка. Такие дуры никогда не могут запомнить пин-код собственной карты, поэтому, я уверен, он где-то в записной книжке.. А ты, лежащая на земле сука – дура, дура!. Во мне внезапно вспыхивает ненависть, я вынимаю из внутреннего кармана-ножен небольшой охотничий нож и начинаю полосовать виднеющееся в полумраке личико с высунутым языком, рассекаю этот язык пополам и постепенно успокаиваюсь. Затем, вытерев нож о её плащ, вновь расстёгиваю джинсы, и зловонная струя моей мочи бьёт в лежащее передо мною тело – шуршание струи сливается с шелестом первых капель ночного дождя…
Я возвращаюсь домой и спокойно засыпаю. Вечер удался…
…они пришли, трое – папа, мама и Хозяйка с ними.
И мама принялась попрекать меня – мол, зачем ты снова это сделал, к отцу давай взывать, мало ты, говорит, его порол в детстве.
Отец стоит с сигаретой в зубах, во взгляде его читается: «Молодец, сынок, мужиком вырос», и Хозяйка за его спиной величественно кивает – из-под капюшона багрового балахона её мне улыбается оскал серебряного черепа, она довольна тем, что я сделал и делаю.
И вот сегодня и Хозяйка с ними – это явный знак. Обычно мама и папа приходят только, мама меня чаще ругает, папа наоборот, выказывает молчаливое одобрение тому, что я делаю.
Хозяйка в последние годы стала появляться, когда я начал убивать – ведь я к Ней отправляю этих женщин, попутно получая удовольствие, но я сильно подозреваю, что Хозяйка получает удовольствие гораздо большее.
Хозяйка мне говорит: «А у меня подарок для тебя, только…» Лукавый череп щерится, а потом показывает мне картинки: женщина лет сорока, но ещё очень даже ничего, в красной ветровке и мини-юбке торопится домой. Я вроде бы вижу название улицы и номер дома, и мои наручные часы, показывающие… Она заходит в загаженный подъезд, жмёт кнопку лифта… следующий «кадр» — она переодевается, сбрасывает одежду – ого, груди, освобождаемые от лифчика, ещё очень даже, облачается в тёмно-синий халатик с крупными багровыми цветами…

ДМИТРИЙ. Неожиданное путешествие.
— Что-то мне херово…
Хватаюсь за сердце, за стены, за … Острое копьё резкой боли вертит, выворачивает наизнанку.
Чёрный куб плавится, медленно приобретая округлые формы, лечу вниз по бездонному колодцу, цепляясь ногтями за гладкие стенки туннеля. Свободный полёт вглубь, навстречу искре белого света. Спазмом, выдохом, плевком моё тело выбрасывает наружу. Жёсткий плоский удар. Лежу на спине, задрав вверх голые ободранные колени.
— Аааааа! — воплю больше от неожиданности, чем от боли. А боли нет! Полный штиль внутри. Не болят ноги в крови и ссадинах, не болит спина от сильного удара о землю, затылок от импульсного маха назад, не болят пальцы со сломанными ногтями. Боли нет.
Гигантское мраморное изваяние свесилось надо мной. Бурый камень блестит под лучами томного осеннего солнца. Согнутая пополам лысая фигура в просторных одеждах. Руки вытянуты вниз, глаза навыкате, рот раскрыт, зияет чёрной дырой туннеля. Именно оттуда я и выпал. Исполинский Будда, в странной нелогичной позе.
— Что это за хрень? – лежу под огромным мраморным лицом статуи.
— Изваяние блюющего Будды. Вполне рабочий портал, – рядом, на корточках, с сигаретой в зубах и пластиковой початой литровой бутылью пива сидит белобрысый мужик неопределённого возраста. В синей футболке, с надписью «Зенит – сильнее всех!» и чёрных провисших трениках, с двумя подчас не параллельными белыми полосками — лампасами, в серых пластиковых китайских тапках на босу ногу.
— Здорово, братан! Вася из тридцатой. Будем, — зеленый мутный снаряд щедро переходит в мои руки. Глоток тёплого вязкого хмеля приятной жижей растекается по венам, рождая интерес к окружающему миру.
— Привет. А почему блюющий?
— Статистика — сука бескомпромиссная! Путём опроса вывели образ портала, как наиболее приемлемый для современной русской души. До этого все вы из жопы Перуна вылетали. Не самый худший мен, – огромная распахнутая лужёная глотка Будды бездонным ореолом нависла надо мной.
— Портал? Что это?
— А что ты помнишь из последнего? Как ты сюда попал?
В голове проносится тёмный туннель, стремительное падение, свет — и больше ничего. Мысленно ощупываю голые стенки моей памяти. Пустота.
— Ну и.. – Вася смачно сплёвывает сквозь кривую щель в зубах.
— Что — «ну и»?
— «Туннель», «свет»? Ничего не напоминает? Ты ж грамотный. Газетки про НЛО и загробный мир на вокзале читал, программки по ящику с экстрасенсами видел? Канал ТВ3, битва экстрасенсов, нуууу? Догнал?
Хлопок ядерного взрыва внутри моей черепной коробки. Серый гриб вырастает на фоне спокойного, бледного, пустынного пейзажа сознания. Несколько секунд текут, как тысячелетия. Затем стремительная взрывная волна сносит всё, не оставляя и щепки сомнения.
— Я мёртв?!
«Вася из тридцатой» снимает правый тапок и чешет грязную пятку. Глаза начинают слезиться.
— Ага! – среди пушистого поля его блондинистых вихров гуляет блестящее зеркало загорелой лысины. Сивая морда прямо плещет жирным липким удовольствием.
— Так и есть. Мёртвый. И!.. – он поднимает вверх указательный палец.
— Твою мать, сукаааааааа! – одним выдохом ору я.
— Люблю этот момент! – его резиновая улыбка чеширского кота повисает надо мной, как гильотина.
Я расстроен, растерзан, расплюснут! Я, я, я! Кто теперь этот «Я»! Не существует «Я».
— Ладно, подымай жопу. Тебя ждут.
Он хватает меня под руки, тянет вверх. Встаю, оглядываюсь. На мне полурасстёгнутая, гавайской расцветки рубаха, носки не первой свежести, спущенные до колен семейные трусы в «Симпсонах». Вася перехватывает мой ошалелый взгляд, ржёт.
— Красавчик! Но ты не в топе. Один недавно голышом, с булкой на члене и проводами в жопе явился. Онанист оказался – булочкой с кремом мастурбировал, стимулируя лёгким током эрогенные зоны в заднице. Что-то там перегорело. Удар током! И чувак тут. Его так «Электробулкой» и прозвали, – скалится, частично дырявым, неровным жёлтым оскалом.
— А я почему в таком виде?
— Буднично. Ты сдох, сидя на унитазе. Хорошо хоть с журналом «Семь дней» в руках не заявился. Популярное туалетное чтиво. В семидесяти процентах из ста — «сортирники» с этим журнальчиком к нам поступают. У тебя нет. Оставил меня без кроссворда. Ладно, пошли!
— Кто меня ждёт? Бог? Дьявол?
— Скромности тебе не занимать. На хер ты им сдался! Ты что — злодей, тиран, узурпатор, или наоборот — пророк или мученик? Так, очередной туалетный мертвяк с пустой кармой.
— Тогда кто?
— На месте поймешь. Догоняй, – его сутулая фигура двинулась прочь, чуть прихрамывая. Ничего не оставалось, как последовать за ним.

ЖЕНЩИНА. Размышления.
Какое им дело до меня? Что они лезут со своей жалостью, со своими советами? «Ты обязана взять себя в руки… В твои сорок незамужняя женщина может просто для себя родить ребёнка…»
Я никому ничем не обязана! И нечего тыкать мне в нос моим возрастом, будто я сама о нём не знаю.
Нахера? Вот нахера мне этот ребёнок? Ещё одно убогое существо, вся жизнь которого будет состоять из что бы пожрать, с кем бы перепихнуться, и — да, разумеется! — многозначительных рассуждений «за жизнь» на кухне. С такими же как он сам пьяными ублюдками. Вспомнит он о матери, разбежался!
А не дай бог, девка родится! Ей чего от жизни ждать? Хорошо, если смазливая, может кто и западёт. А если на меня похожа будет? Ни кожи, ни рожи? Нафиг, никаких детей. Нечего дегенератов и нищету плодить. Да и от кого рожать? От кого?! Быдло кругом сплошное, разве мужики это? Ка-азлы! Копейки от них не дождёшься, а что я ребёнку в наследство оставлю? Холодильник, телик да диван. Стулья скоро ноги протянут. А! Шкаф ещё со шмотками, тряпками половыми, блин. Наряжаться-то не для кого…
Соседка вон, дура, в магазине пристала:
— Что это вы, Ниночка, столько сладкого накупили? Гости у вас?
Какие гости, мымра ты любопытная! Гости — это у твоей Светки! Каждый день к себе нового ёбаря затаскивает. У меня под балконом уже кладбище презервативов.
А сладкое — это мне. И идите все в жопу. Буду жрать столько, сколько влезет. Да!
Стану жирной, и что?.

ДМИТРИЙ. По незнакомым-знакомым местам.
Местность вокруг можно назвать холмистой свалкой. В зелёных зарослях торчат ржавые остовы металлических конструкций, руины сгоревших многоэтажных зданий, перевёрнутые железнодорожные вагоны, зелёные мятые баки с мусором.
Медленно лавируем между лужами грязи и кучами мусора. Цель — жёлтое панельное четырёхэтажное здание с чёрными дырами окон. Взъерошенные листы кровельной облицовки блестят на солнце золотом ржавчины. Подъезд с покосившимся дверным косяком. Ряд почтовых ящиков с палёными пятнами от сгоревшей почты. Одинокий красный баллон с размашистой надписью «ПРОПАН» прислонён у входа. Останавливаемся у подъезда.
— Надо анкету заполнить, – Вася вытаскивает из щели за почтовыми ящиками химический карандаш, деловито слюнявит его, протягивает мне вместе с серым бланком.
— Что это?
— Таможенная декларация. Во всём должен быть порядок!
На стандартном бланке таблица из вопросов и пустые строки под ответы.
Ф.И.О.
Место для фотографии
Возраст
Дата запроса.
1. Характер смерти – естественная смерть, суицид, несчастный случай, невинно убиенный, другое. Нужное подчеркнуть.
2. Ваше отношение к религии.
3. Вероисповедание: христианин, мусульманин, иудей, буддист, сектант, сатанист. Нужное подчеркнуть.
4. Цель визита.
5. Есть ли у Вас рекомендации?
6. Пожелания к сервису.
Подпись мертвеца, число.
Место для отметок и штампов таможенных органов.
— Пиздец какой то! – я озадаченно уставился в бланк.
— ФИО своё пиши печатными буквами. Фотку бери клей, – он протягивает мне маленький чёрно-белый квадратик фотографии моей макушки.
— А где лицо? Почему меня сверху фотографировали?
— А кому твоя рожа тут нужна. Фотографировали как могли. Тебе что, надо глас с неба – «подними морду, сейчас снимем на гробовой паспорт». Ты бы откинулся досрочно. Аккуратней заполняй, – Вася деловито протянул мне пластиковый тюбик с канцелярским клеем.
— Возраст – тридцать семь. Дата запроса. Характер смерти – естественная смерть. Твое отношение к религии?
— Какое отношение?
— Твоё отношение! Что у тебя «в контакте» было написано?
— «В контакте» было «мне пох!».
— Пишем: «Неоднозначное».
— А в графе «Вероисповедание» почему такой скромный набор? Где атеист?
— Атеист приравнен к сатанистам. Пиши «сектант» – это наиболее характеризует твои нонконформистские заигрывания с верой.
— Что дальше писать? Я не понимаю!
Хмурый Васин взгляд пробирает морозом.
— Мертвяки пошли! Умирать разучились. Дай сюда! Сам заполню. Как в социальных сетях марать, так все мастаки.
За период непродолжительного ворчания он заполнил недостающие графы. Получилось:
4. Цель визита – Безысходность
5. Есть ли у Вас рекомендации? — Отсутствуют
6. Пожелания к сервису – Превосходный сервис сопровождения. Прошу отметить и премировать сталкера « Васю из тридцатой».
— Подпись махни.
— Вопросы странные.
— А тебе вопросы о провозе наркотиков и оружия в ваших таможенных декларациях странными и наивными не казались? Мало ли с какой целью ты там коньки отбросил! Может, ты в себе угрозу несёшь для общества? Вдруг тебя кто надоумил – так пусть он за тебя пару слов замолвит.
Вася сложил лист анкеты пополам, засунул его в конверт, заклеил, кинул в красный железный ящик «В канцелярию» на стене дома.
— Дальше сам. Прямо по коридору зелёная дверь.
Грубо толкнул меня в глубь подъезда. Резко хлопнул дверью за моей спиной.
Тёмная, холодная бетонная коробка. Длинный коридор с бесконечным рядом дверных проемов. Слабый жёлтый свет редких электрических ламп. Стойкий запах никотина и мочи. Скрипучие половицы. Каждый новый шаг — проём уже и ниже. Двигаюсь медленно и осторожно. Всё ниже сгибая спину, сжимаясь навстречу земле.
Зелёная дверь чуть выше моего живота. Приходится сильно согнуться, чтобы протиснуться внутрь.

УБИЙЦА. Дела не могут ждать!
Я созерцаю свинцовый прямоугольник окна с жёлтыми лучиками на нём. Я не могу вспомнить номер квартиры, которую мне показывала Хозяйка – зато помню, как выглядит та, кому принадлежит эта квартира! А лучи цвета яичного желтка проникают в мой мозг и воспаляют его…
Нужно купить что-нибудь поесть. Смотрю на часы – начало десятого утра. Внезапно стекло, прикрывающее циферблат, меняет цвет с прозрачного на серебристый, в нём я вижу дружелюбный оскал Хозяйки, а стрелки на миг показывают другое время – семь часов. Едва я это успеваю заметить, как стекло приобретает прежний оттенок, и время всё то же.
В кармане джинсов обнаруживаю деньги, что вчера вытащил у трупа, карточку и записную книжку. Роюсь в ней и удовлетворённо хмыкаю – так и есть: «Мой пин-код 8943», гласит запись на одной из страниц. Ну что за тупорылые твари эти бабы всё-таки!
Изгаженные джинсы шлёпаются в ванну – постираю, когда приду. Я натягиваю чёрные брюки и кожанку и спускаюсь по лестнице, на ходу здороваясь с соседкой.
На улице порывистый ветер гонит по асфальту клочки бумаги, какие-то афиши. Тоска накрывает мой мозг, растекается, кажется, по всему телу, и я еле бреду. Навязчивые образы начинают хороводить в голове… Хозяйка в последние месяцы руководит мной, она приходит во сне, даёт советы, указывает для меня новые объекты удовлетворения – и я подчиняюсь ей. А она кому? Богу? Тогда почему, если уж Она говорит со мной, — почему со мной не говорит сам бог, ведь она его служанка по сути, а я в свою очередь выполняю её волю – так почему же богу не обращаться ко мне напрямую?
У входа в гастроном сидит дворняга, серая и грязная, потрёпанная уличной жизнью. За двумя рядами стеклянных дверей виднеется банкомат – сейчас и посмотрим, что там у этой курицы на счету, и…
— Эй, фраерок, закурить дай? – Я оглядываюсь. Кроме собаки никого вокруг.
— Тебе, тебе говорю! – или я сошёл с ума, или слышу это от… собаки?
Я машинально отвечаю:
— Да нет у меня… — хотя нагрудный карман оттопыривает пачка Winston’а
— Слышь, да ты впрямь рамсы попутал, что ли? – уличная псина смотрит на меня насмешливо. – А в кармане что?
Изумлённый, я всё же пытаюсь ответить:
— Впервые встречаю говорящую собаку…
— Впервые? – усмехается серая тварь с мордой, испещрённой шрамами. – Тогда давай знакомиться, меня Вася зовут! – животное издаёт звуки, напоминающие смех.
— Мразота жадная, сигареты пожалел! – начинает костерить меня пёс Вася, – Только запомни, пидормот ты этакий…
Хватит! Я пинаю пса, тот пытается вцепиться мне в ногу – и получает ещё один пинок. Говорящий пёс ударяется о мусорную урну и удирает, подвывая и злобно оглядываясь.
Из магазина выскакивает уборщица, здоровая бабень в сером халате, разящая перегаром:
— Мужчина, прекращай хулиганить, а то сейчас милицию вызову! Охрана! – орёт она слонихой в глубину магазина. Внутри мелькает куртка охранника, спешащего на зов. Бабища втыкает руки в боки:
— Наркоманы хреновы, спасу от вас нет! Обколетесь своей анашой и шарахаетесь везде, гады такие!
Я почти убегаю от магазина с ругающимися псами и уборщицами. Краем глаза вижу семенящую назад собаку.

ДМИТРИЙ. Суд.
— Ну, наконец! Заждались вас.
Серые стены и потолок. Деревянный пол из длинных массивных досок. Квадратная комната без окон. В центре — одинокий стул. Перед ним длинный прямоугольный стол. За ним трое.
— Проходите. Присаживайтесь, – посередине пожилой мужчина, лет семидесяти. В тёмно-коричневом костюме-тройке в редкую белую полоску, в белоснежной рубашке с золотыми запонками. Чёрный строгий галстук. Волевое лицо с огромным лбом, залысинами. Тёмные волосы с сединой, аккуратная острая бородка.
— Будьте любезны, – указывает мне на стул в центре.
— Опять не по протоколу. Вы, Николай Александрович, всегда портите строгое процессуальное действо своим панибратством с обвиняемым, – моложавый мужчина, лет сорока пяти. В серой довоенной форме с огромными красными звёздами на воротнике. Копна густых чёрных волос зачёсана назад, открывает массивный лоб, подчёркивая полуженские черты лица. Пухлые губы, тонкие брови на излёте. Он встал, вышел из-за стола.
Тёмно-синие галифе аккуратно заправлены в кожаные сапоги. Статная прямая фигура. В левой руке на уровне пояса стакан с чаем в серебряном подстаканнике. Правая рука отведена за спину.
— Чаю хотите? Да вы садитесь! Раз уж всё пошло не по уставу. Присаживайтесь. Так как насчёт чайку?
— Да, спасибо, — я затравленно прижимаюсь позвоночником к спинке стула.
— С лимончиком? – мужчина в форме учтив. Галантно наклоняется надо мной, любезно улыбаясь.
— Да, если возможно.
— Н-на, сука! – хлёсткий удар правой из-за спины от пояса. Классический апперкот. Искры из глаз. Лечу вместе со стулом назад, задрав голые ноги вверх.
— Вот тебе лимончик! А вот и чаёк, – он медленно льёт кипяток сверху прямо на меня. Выпрямляется, аккуратно ставит стакан на край стола. Медленно обходит, садится на своё место.
— Николай Иванович, голубчик. Надо ж себя как то сдерживать. Не давать волю чувствам. Вы ведь из нас единственный настоящий профессионал. Этот ваш трюк с лимоном уже набил оскомину.
— Результата всё равно нет. Боли они не чувствуют, скоты!
— Отсутствие плотских страданий — скорее минус данного существования. Моральные муки приобретают главенствующую роль.
Ветошью валяюсь на полу в луже горячего чая, рядом со сбитым стулом. Превосходный вид на обувь тех, кто за столом. Чёрные блестящие военные сапоги стоят параллельно, как на полке казармы. Строго, формально, однообразно, скучно. Думаю, не стоит развивать мысль, что их обладатель мне сразу не симпатичен.
Коричневые стоптанные туфли, яркая противоположность соседской строгости. Внутренняя свобода подчёркнута крайней степенью разношенности обуви. Несобранность и забывчивость определяется разными несимметричными узлами шнурков. Ноги скрещены. Один ботинок наполовину пуст, пятка в чёрном носке болтается снаружи.
Образ третьей персоны размыт и не имеет очертаний, лишь еле уловимый силуэт. Как бы я не фокусировал зрение, чёткости добиться не удаётся, лишь резь в глазах.
— Вставайте. Простите Николая Ивановича за его шалости. Любит пошутить, – голос пожилого звучит сверху. Лиц из-за широкой столешницы не вижу.
Я снова сижу перед столом. Внутри медленно разгорается пламя паники.
— Внесу немного ясности в происходящее. Это суд «тройка». По факту этого заседания мы должны вынести вам приговор, – мужчина в костюме стал официален. Манера речи приняла сухие обороты.
— Представлю членов судебной «тройки». Меня зовут Николай Александрович Бердяев. Судя по Вашей анкете, обо мне вы осведомлены. Справа от меня – наш шутник — Николай Иванович Ежов. Вижу, и он Вам известен. Что ж, это приятно.
— Не будем терять время на ненужные объяснения, – показно сурово тявкнул Ежов.
— Боюсь, не всё так легко будет воспринято обвиняемым в его ситуации. Ведь есть и третий участник. Это довольно сложно объяснить, а ещё сложнее понять. Сознавая шок ситуации внезапной смерти и происходящего действа. Хочу поблагодарить вас за стойкость духа и то спокойствие, с коим вы воспринимаете действительность.
— Я не спокоен. Скорее раздавлен. Сильно сомневаюсь в реальности происходящего, — мой голос звучит с надрывом.
— Приятно видеть интересного собеседника с вполне адекватной самооценкой. Часто здесь мы наблюдаем истерики, крики, слёзы.
— Прекратите либеральные ужимки и заигрывания с подозреваемым, — постный «козлячий» тон к лицу розовощёкому палачу.
— В чём меня подозревают?
— С обвинениями повременим. Представим третьего судью. Это ваша «Совесть». Суд совести. Всё в этой ситуации банально логично. Моя фигура выбрана в качестве защитника и наиболее желаемого и комфортного собеседника для вас. Видимо, перечитали меня много в юности. Польщён, порадовали старика. Николай Иванович – обвинитель. Он олицетворяет узаконенное судебное зло. Думаю, вполне заслуженно. Ну и «Совесть» в качестве независимого мнения присяжных.
— Не могу разглядеть её. Лишь силуэт.
— Образ совести в современном человеке приобретает всё более размытые очертания. Раньше это было вполне осязаемое существо, с лицом, обликом, нравом и характером. Сейчас — некий эфемерный объект. Вы различаете силуэт, и это достижение, – он на пару секунд замолчал, потом выпрямился и официально объявил: – На этом прошу считать заседание суда тройки над подозреваемым Дмитрием Белых открытым!
Серый квадрат бетона вжимается внутрь, давя, сминая меня. Хватает мои виски в стальной капкан. Инстинктивно лезу в нагрудный карман. Нахожу мятую пачку «Кэмела», зажигалку. Закуриваю. Вдыхаю всей грудной клеткой, всеми лёгкими. Действительность начинает проступать сквозь дымную гладь табачного проявителя.
— Нечего размусоливать. Приговор — виноват!
— Но постойте. Наша цель заставить сознание подсудимого самостоятельно оценить степень собственной виновности. Проанализировать и сделать выводы. Мы лишь проводники для умозаключений умершего.
— Нечего тратить время на эту склизкую мразь! Давайте оптимально относиться к процессу. Виноват!
Двое моих судей развернулись друг к другу. Ожесточённо спорят, не обращая ни малейшего внимания на меня. Силуэт совести молчаливо и неподвижно сидит.
— В чём моя вина? – мой голос звучит неожиданно звонко. Оба спорщика поворачиваются в мою сторону.
— Мы забыли о ваших правах
. Вот, возьмите iDead – в руках Бердяева чёрный матовый прямоугольник небольшого планшетника с белой броской эмблемой — надкушенного черепа.
— Зайдите на «тытруп.рф» Введите в поиск своё имя. Мы же пока решим наши процессуальные споры.
— Интернет? На том свете?
— А вы думали, откуда столько спама идёт на почту? Таким образом напоминаем вам о наиболее важных проблемах.
— Увеличение члена – главная проблема?
— Маленькие члены были виной многих человеческих бед, войн и зла.
Красно-белый фон сайта. Справа огромный список ссылок на видео-ролики: «Рождение», «Первые шаги», «Первые слова», «Ясли», «Школа», «Велосипед», «Драка в школьном дворе», «Смерть бабушки», «Сигареты», «Первая мастурбация», «Предательство», «Секс», «Алкоголь», «Институт – 3 курс», «Рейв», «Похороны матери», «Трава», «Любовь», «Инсульт отца», «Свадьба», «Карьера», «Измена», «Увольнение», «Кредит», «Развод»… Краткие ролики по две – три минуты с выдержками основных моментов моей жизни.
— Забавно. А почему просмотров так мало?
— Кому твоё нелепое мельтешение, что ты называешь жизнью, интересно? Лишь случайные просмотры по идиотским запросам. – металлический голос «Совести».
Роняю пепел с сигареты на голые ноги. Вскакиваю, отряхиваюсь, суечусь, сажусь. Тупо, совершенно тупо всматриваюсь в размытый силуэт.
— Что за…
— Глас совести шокирует и удивляет — это диагноз. Приятно, что не потеряли возможность её слышать, – нравоучительный тон престарелого философа начинает меня бесить. Нетерпимость, как червь где-то внутри, ворочается и ползёт, выбирается наверх, всё выше и выше по зобу.
— Вернёмся к делу. В чём меня обвиняют?
— Основное обвинение — сам факт смерти. Виновен — значит мёртв. Без апелляций, просьб и истерик. И симпатичный холмик на кладбище. – Бердяев улыбается. Я же думаю, что никогда не мог представить холмик на кладбище «симпатичным».
— А что, есть сомнения в обратном? Я не умер?
— Сомнения всегда есть.
Что-то там внутри меня щёлкнуло и поломалось. Пружины больше не пружинят. Шестерёнки крутятся вяло, двигаясь больше по инерции.
— Да пошли вы на хер!
Ежов вскочил с места и начал кричать:
— В расход его, суку! При попытке к бегству.
— А бежать куда?
— Какая разница! Побежишь!
— Нет, я бежать отказываюсь.
— Мы что-нибудь придумаем. В камеру его!
— Возможно, вы правы, Николай Иванович. Тем более, тут не всё так гладко в досье. Нет справки из службы миграции, — в руках у Бердяева пухлая зелёная картонная папка.
— В предварительную камеру! До выяснения.
Дверь распахнулась. Вошёл Василий. Деловито кивнул судьям.
— Вставай! Устрою тебя на побывку.

ЖЕНЩИНА. Тоска.
Господи, ну почему? Почему, господи? Почему такая тоска? Что мне делать с собой? Со своими мыслями, с этим телом, которое никому, ну, никому на свете не нужно? Зачем я живу, господи? Почему какие-то пошлые, тупые суки получают в этой жизни всё, о чём я даже мечтать не могу? Ну, хорошо, пусть не семья. Пусть просто — мужчина. Пусть обнимет. Скажет что-нибудь ласковое. Весь вечер у телевизора? Пусть! Я ему ужин на стол поставлю. Чай принесу, испеку чего…
… Что ни день — одно и то же, одно и то же, у меня уже крыша от этого едет! Даже сны — кому рассказать, подумают — шизофреничка. Стоит прилечь днём, камера какая-то снится, вроде тесного куба, рукой до потолка дотянуться можно. А под самым потолком маленькое окошко, пыльное, грязное. Свет через него тусклый, серый какой-то. Две кровати металлические у стен. Я всегда лежу на той, что справа от двери. А на левой… Там каждую ночь кто-то другой.
Лиц не помню, да их и не видно почти. Видно только, как мечутся по кровати тела. И люди эти разговаривают, словно в бреду. Говорят сами с собой, всё спрашивают о чём-то, что-то понять пытаются. Только слова их никуда не уходят, а отражаются от стен, как от зеркал. И возвращаются к тому, кто спрашивает.
А последний, сегодняшний… Не такой, как все. Даже имя его услышала — Дмитрий. Было в нём что-то трогательное, детское.
Мне вначале показалось, что он задыхается, но потом я услышала его голос:
— Я уже был там, наверху, я знаю, что там. Мне стыдно за то, что я не хочу остановить их. Но ведь я тоже был на их месте, и меня никто не остановил!
Он полон отчаяния, и мне хочется обнять его и утешить, оградить от кого-то злого, которому он смотрит в глаза. Но я говорю лишь:
— Мальчик, это зеркальная камера. Ты мучаешь сам себя. Не сопротивляйся!
Потом он заговорил о смерти, и я увидела такой страх на его лице! Подползла к его койке, он схватил мою руку, прижал ладонью к глазам. Лоб мокрый, губы трясутся, сам дрожит, будто от страшного холода. Я обняла его, прижала к себе крепко и касаюсь губами, целую взмокшие волосы… А он ребёнком пахнет, мальчиком! Так мог бы пахнуть мой сын. Так мог бы держаться за меня тот, кому я нужна… Не во сне, наяву.
…Наяву мне и поговорить не с кем! Потому, наверное, с утра собака говорящая привиделась. Я только в подворотню зашла — а она стоит там, серая, грязная дворняга. И вроде говорит мне:
— Вы не подскажете, как на Луговую пройти?
И главное, я умом-то понимаю, что быть такого не может, чтоб собака разговаривала, а сама ей отвечаю почему-то:
— Луговая — это там, — и показываю.
Она головой кивнула — и пошла. А потом обернулась:
— Спасибо! — говорит, — всего вам хорошего. Идите к своему счастью, Поплавок!
Бред…

УБИЙЦА. Накопить силы…
В супермаркете, что почти за квартал от моего дома, я наконец проверяю злосчастную карту, снимаю восемь тысяч – всё что было на счёте, а карту прячу в карман – выбросить её на виду у народа было бы неосмотрительно.
Вначале я покупаю еду, потом в винном отделе – бутылку портвейна «Vista Alegre»: сегодня нужно немного выпить перед тем как отправляться на поиски.
Дома я с трудом нахожу штопор.
Откупорив бутылку, отхлёбываю прямо из горла приторного пойла, затем потрошу вакуумные упаковки с копчёной скумбрией и ветчиной – нежно-розовой, и её цвет вызывает во мне… сегодняшнюю женщину в красной ветровке я не буду убивать сразу – вначале я отымею её живой, потом уже… и ещё потом я наконец-то вырежу кусок её плоти и унесу к себе домой: я никогда ещё не пробовал мяса моих… моих женщин, отчасти из-за брезгливости. Должно быть, оно всё же не только вкусно, но и очень сексуально в процессе поедания – я живо представил как оно нежно тает на языке, хоть никогда ещё его не пробовал, и у меня поднимается член.
Утомлённый, я прямо в одежде валюсь на диван. Необходимы силы для вечера.
А во сне ко мне приходит Хозяйка, одна, без моих родителей: серебристый череп смотрит с укоризной, и я слышу тихие упрёки за мои мысли тогда, у магазина. Серебристый череп всё ближе, он принимает цвет свинца, и упрёки в ушах всё громче… я затыкаю уши во сне, мечусь по дивану, а по свинцовому черепу пробегают жёлтые блики – как солнечные лучики сегодня утром на стене.

ДМИТРИЙ. Кошмар среди бреда.
Снова коридор, двери, кислый запах плесени, чечётка наших шагов. Мой страж идёт впереди, непринуждённо болтая:
— Мне сегодня админы доступ в соц. сети закрыли на месяц. За что, спрашивается?! Потроллил пару живчиков. Сказал, что жду встречи с ними. Ну и что тут такого? На МЕСЯЦ отрубили!
— А что со мной? Куда мы?
— Есть подозрения, что ты нелегал. Переход не официальный. Кома, либо обморок. Обычно таких сразу назад выдворяем. Но ты юбилейный. Вписали имя уже в грамоты и статистику. Праздник запланировали, шарики надули. Поторопились. Да ты не бзди. Разберутся! Пока посиди в «зеркальной». Отдохни.
Мы остановились перед массивной железной дверью. Увесистый навесной замок. Глазок с внешней стороны.
— Ощущения будут неоднозначные. Ты не сопротивляйся. Плыви по течению.
Узкий куб камеры. Две металлические кровати по стенам. Тусклый свет из окна под потолком. Тёмный женский силуэт на одной из лежанок.
— Это кто?
— «Поплавок». Меж тем и этим светом непроизвольно гуляет во сне. Она не опасна.
Лязг закрываемой двери за спиной. Ложусь на свободную шконку. Вытягиваю ноги. Кисель дрёмы моментально проглатывает моё существо.
Горизонт, где небо сливается с океаном. Волны ровным строем надвигаются на меня.
Первая волна:
Мне кажется, что внутри моего рта растут волосы. Они растут безумно быстро, сплетаясь меж собой в длинную густую косу, уходящую в глубь моего горла, вниз к желудку. Не раскрыть рта, волосы сцепили мои челюсти стальной хваткой…
Вторая:
Слабость проглатывает меня. Расслабляю мышцы, отдаю тело и душу стихии.
— Почта тебе!
— Мне? От кого?
— Сам разберешься.
Глянцевое тело огромной многоножки скользит по мне, оставляя липкую слизь.
— Булку хочешь? Свежая!
— Не голоден.
— Ну и дурак! С кремом.
Из задницы насекомого торчат два проводка.
— А где почта?
— Ты уже получил! Распишись.
Чёрная мгла беззвучно пожирает очередной мой кошмар.
Следующая волна:
Этот ласковый мир вытравливает из меня нежность. Забивая всю душу токсичной ненавистью.
— Ты постоянно всё путаешь! Коллективное воровство принимаешь за любимую работу, стадное чувство — за командный дух, пустую апатию и инстинктивную трусость — за любовь.
— Я тебя не слушаю!
— Никогда не думал, почему так стыдно смотреть в глаза людям, двигающимся на эскалаторе вверх, в тот момент, когда ты спускаешься вниз? Может, поэтому ты не смотришь людям в глаза?
Женский голос вне моего мира:
— Мальчик, это зеркальная камера. Ты мучаешь сам себя. Не сопротивляйся!
Ещё.
— Сложная миссия определить твоё право на смерть!
— Я должен молить о правосудии?
В его глазах отражался мой страх. В его глазах я видел себя. Его глаза были моими.

ЖЕНЩИНА. Звонок.
Телефон запел, кто это обо мне вспомнил? Ну конечно, мамаша! Небось хлеб опять кончился и молоко. Раньше сказать не могла? Точно, так и есть. Переться теперь по холодине такой да темноте в магазин! Хорошо, юбку снять не успела. Не отморозить бы чего в таком мини. А свитер тёплый, ветровку надену, красную. Помню, когда только купила её, мать зафыркала: куда ты в такой красной ходить будешь? Не девочка уже! А я вот хожу, и в мини-юбке тоже хожу. Хочу – и хожу!
С матерью мне, в общем-то, повезло. Не вредная она, это хорошо. Но только товарки её меня раздражают — сидят там сиднем, поговорить не дают. Хорошо хоть недалеко друг от дружки живём, туда-сюда десять минут ходу. Чёрт, дождь моросит! Вымокну, пока добегу до дому…
…Какой-то мужчина незнакомый к нашему подъезду идёт. Симпатичный. Нравятся мне такие. Ни живота, ни жопы жирной. И одет нормально – брюки чёрные, кожанка, никаких тебе треников -«адидас». Ох, глянул – у меня аж мурашки по спине. Что-то есть в нём такое!.. Не пойму… Что-то недоброе. Глаза какие-то волчьи. Хорошо, что в лифт со мной не зашёл, я бы боялась.
…А и правда, задница-то подмёрзла! Ладно, в домашнее переоденусь, согреюсь…

ДМИТРИЙ. Неожиданная новость.
— Вставай! Очнись! — надо мной небритая рожа сталкера Васи.
— Всё решилось. Ты возвращаешься.
В его руках ярко-жёлтый зонт.
— Что случилось?
— Перезагрузка. Твоё появление подвесило систему. Надо выйти и зайти.
— Это как?
— Не переживай. Сначала выйдем!
Вася тычет мне в лицо зонтом. Резким хлопком раскрывает его, вертит по часовой стрелке. Жёлтое вращение превращается в размытые блики света. Огненные круги в глазах. Острая боль в висках молотом бьёт по моей голове. Закрываю глаза. Падаю..
Падаю на колени. Спиной чувствую фаянсовый холод унитаза.
В моей однокомнатной квартире царит привычный беспорядок. На диване комом лежит неразобранная постель. На кресле хаотично брошены джинсы, рубашка и куртка. На полу литровая банка — чёрный аквариум из сигаретных бычков. Телевизор что-то тихо бормочет себе в углу. На кухне грязная посуда в раковине. На плите сковорода с заплесневевшей картошкой. Парочка тараканов гордо, не спеша уползают за холодильник. Из раскрытой форточки доносится пение птиц. Стук в дверь. Теряя тапки, плетусь в коридор. Открываю входную дверь. На пороге сидит дворняга. Ростом по колено. Грязно-серого окраса.
— Услышал, наконец! Неудобно задними лапами стучать. А до звонка не достать. Еле нашёл твою улицу Луговую. Живёшь в жопе!
Собака проходит мимо меня в квартиру. Деловито чешет на кухню. Запрыгивает на табурет. Водит мордой по сторонам. Принюхивается. Чихает.
— Пожрать, я так понимаю, нечего? Деньги есть?
— Деньги есть, — эхом вторю я животному.
— Штаны надень! А то я тебя одетым и не видел.
— Вася?.. Из тридцатой? Сталкер!
— Узнал! Это хорошо. Холодильник открой. Я лапой не смогу.
Открываю холодильник. Внутри каменный кусок зелёного сыра, полбанки огуречного рассола, фольга от шоколадки Алёнка. Открываю морозильник.
Смерзшийся пакет пельменей годичной давности.
— И ради этого я воскрес! — пёс злобно скалится.
— Воистину, — тупо реагирую я.
— Не богохульствуй! Одевайся, пошли в магазин. Колбасы купим, пива. Сегодня игра по телеку. Наши с конями играют.
— Ваши? Собаки с конями?
— Зенит! Ты что не «болеешь»?
— Кажется, болею!
— Пойдём быстрее. Курить есть?
Пока я меланхолично собирался, пёс выкурил три последние сигареты. В подъезде он забежал вперёд, скача со ступеньки на ступеньку, виляя хвостом. Спустившись на два пролёта вниз, остановился перед приоткрытой соседской дверью. Ткнул мордой, пошёл вглубь квартиры.
— Ты куда?
— Заскочим, есть дело.
Грязные ободранные стены. Мусор на полу. Острый запах ацетона. В полупустой комнате на кровати, перед столом, сидят двое. Молодой ППСник с закатанной штаниной. В руках у него пустой шприц. Второй – сутулый, худой, как скелет мужик, лет сорока. Всё тело в язвах. Сидит, закрыв глаза, прислонившись к стене. На нём — чёрные сальные джинсы в дырах и майка-алкоголичка. На столе мутные стеклянные и пластиковые банки, шприцы, вата, сигареты.
Василий сел на пол напротив стола. Я брезгливо прислонился у дверного косяка. Полицейский методично раскачивается взад и вперед. Начинает говорить.
— Каждый раз прыгаю. Каждый раз.. Это не больно. Ты летишь вниз. Вниз из глотки Будды. Падаешь. Каждый раз прыгаю. Вот и сейчас. Чувствую это.
Собака рычит и скалится.
— Как вы меня заебали! Постоянно слоняетесь туда-сюда!
Он бросается вперед и кусает ППСника за голую ногу. Хватаю пса за холку и тащу прочь. Громкий раскатистый лай наполняет колокол подъезда нашей пятиэтажки.
На улице он успокаивается. Долго ссыт, подняв заднюю лапу на железную урну.
— Надо бы пасть прополоскать. Вдруг у этого урода гепатит!
Дойдя до магазина, Вася садится рядом со входом.
— Мне внутрь нельзя. Купи колбасы, пива и покурить.
— Баб тебе не пригласить?
— Я не против.
— Ты, блохастый, совсем охамел!
Иду в магазин. Наполняю тележку собачим продуктовым набором. Расплачиваюсь.

УБИЙЦА. Время, время!
Я подскакиваю на постели. Почти половина шестого — подношу руку с часами к глазам.
Перед тем, как выйти из дома, я вспоминаю ещё об одном важном деле – отыскав ножницы, принимаюсь резать на мелки кусочки банковскую карту моей ночной женщины. Я ссыпаю в карман колючие прямоугольники и тороплюсь вниз – до семи часов уже не так много времени, а мне ещё нужно найти…
Опрометью я выскакиваю из дома, в заморосивший к вечеру дождь и порывистый ветер, лихорадочно вспоминая виденное во сне – улицу, женщину в красной ветровке.
По памяти, теряя рассудок, бегу, несусь почти сломя голову, и жёлтые солнечные лучики, что вышагнули из оконного утреннего свинца, прожигают мне остатки сознания… Ноги несут меня сами в абсолютно неизвестном мне направлении, я удивляюсь, потому что никогда не думал, что на самом деле нездоров психи…
Лучики в моей голове смыкаются в один, и он выстреливает откуда-то из середины лба – прямо в объект моей страсти, что перед пробуждением мне показала Хозяйка. Я, набравшийся вдруг сил, лихорадочно спешу за женщиной в красной ветровке и мини-юбке. В голове только мелькает некстати: «Простудит ведь себе… а я хочу её не мёртвую – я хочу живую, за столько-то месяцев заработал, небось».
Домофон на дверях подъезда поломан – тем лучше… для обоих… для всех.
Я проскальзываю за ней в подъезд, оглядываясь по сторонам. Тихо прикрыв входную дверь, наблюдаю, как сегодняшний предмет моего вожделения нажимает кнопку вызова лифта (пятый этаж, очень хорошо!), и через полминуты шагает в открывшиеся двери.
Я махом оказываюсь рядом – малюсенький дисплей показывает красные цифры…5… жму кнопку – и наблюдаю за обратным отсчётом. Наконец две створки распахиваются и передо мной. Я в лифте – зассанном, с надписями «14/88», «вова назаров лох», «мы будем резать руских свиней», «Рябикова сосёт» и прочими экзерсисами юношей пубертатного периода.
Вот я уже на площадке пятого этажа, обострённое до невозможности обоняние ищет знакомый, ещё на улице уловленный запах – и находит. Обычная типовая дверь, я некоторое время топчусь около неё, прикидывая, как лучше проникнуть… И повернувшись плечом так, чтобы заслонить дверной глазок, жму на кнопку звонка.

ДМИТРИЙ. Беседа с псом.
Путь домой без приключений. Дома псина забирается на диван. Прикуриваю ему сигарету. Наливаю в блюдце пиво. Включаю телевизор. Режу колбасу. Блохастый выплёвывает окурок в литровую банку. Отхлёбывает пива. Лижет яйца. Задней лапой чешет ухо, повизгивая от удовольствия. Подвывает под вопли комментатора. Я на кухне судорожно копаюсь в аптечке. Должно же быть какое-то лекарство от этого счастья! Диктор объявляет перерыв. Входит Василий.
— Херовая игра. Ползают, как мухи, только карму себе портят. Давай к делу!
Он садится на пол передо мной. Кусает себя за бок.
— Блохи! И приятно, и щекотно! — псина скалится седым оскалом.
— Пора возвращаться. Мертвяк ты был юбилейный. Там ждут с почестями. Зачем заставлять себя ждать? Давай в окошко прыгни, либо газом траванись, а вот и таблеточки у тебя есть. Вот эти, штук десять будет достаточно. Больше не надо. Организм может не принять.
— Не хочу!
— А я тебя не спрашиваю! Надо! Хули тут думать! Ты мне всю карьеру ломаешь.
— Карьеру? Из мужика в трениках в дворнягу?
— Почему вы всегда ждёте чего-то кардинально иного от смерти! Там всё зеркально — бюрократия, функционеры, инструкции. Совсем не обязательно, чтобы твой карьерный рост был подтверждён трудолюбием и талантом.
— А как же Бог?
— Что — Бог? Крутится, как может. Но вокруг люди. Обычные люди.
— Ты его видел?
— Видел. Хватит трепаться! Давай назад тебя отправлять.
— Это же самоубийство!
— Тебе простительно. Добровольный возврат. Зачтётся! Может вместе мертвяков встречать будем. Мне одному скучно.
— Не хочу!
Пес вскакивает с места. Угрожающе скалится…

УБИЙЦА. «На месте».
— Кто там? – мой член от одного звука её голоса рвётся из брюк.
Я принимаюсь гундеть нарочито жалобным тоном склочника средних лет:
— А вы зачем нас топите-е? У нас в ванной от вас вода бежи-ит, с потолка-а!
— Сейчас, подождите… — шаги отдаляются от двери, а я оглядываюсь по сторонам. Никого.
— Да сухо у меня в ванной – шаги вернулись вместе с недоумевающим голосом.
— Ага, у вас сухо-о, а у меня чего моо-кро? Я полицию вызову-уу!
Я всё правильно рассчитал — большинство жителей нашей страны боится двух вещей: затопить соседей снизу, и ещё органы правопорядка, которые…
Дверь приоткрывается, и я врываюсь в квартиру, попутно борясь с преждевременной эякуляцией. Я хватаю женщину одной рукой за халатик – точно такой же, что видел в картинках во сне, другой захлопываю дверь, ища на ощупь замок, и шепчу: «Тихо, ну!»
Женщина, как змея из кожи, выворачивается из халатика, тот трещит – на мгновение мелькают груди, в нос бьёт аромат пота и страха – и кидается по маленькому коридору куда-то, я отбрасываю халат и достаю нож – как назло, он зацепился в кармашке-ножнах.
Я оказываюсь в её спальне. Она успела уже отстучать по клавишам прикроватного телефона и теперь вопит: «Помогите! Помогите мне!».
Больше она ничего не успевает сказать, потому что я уже перехватываю ей горло ножом и отступаю, чтобы не запачкаться кровью.
Женщина падает на ковёр перед диваном, корчится, брызги крови шлёпаются о плед, которым застелен диван, и продолжают своё путешествие уже каплями на паркет.
Лезвие ножа скользом идёт по телефонному проводу – и трубка оказывается рядом с женщиной, в луже крови.
А я… больше не хочу её. Я с испугом заглядываю в зеркало трельяжа в углу – оттуда на меня смотрят целых три серебристых черепа Хозяйки, улыбающихся укоризненно. Я уже не хочу секса, даже с мёртвой женщиной, и её мяса тоже не хочу – депрессия и безысходность накатывают с новой силой.
Я прячу нож, выхожу из квартиры и бреду вниз по лестнице, автоматически отсчитывая ещё день. Пальцы нащупывают в кармане кусочки банковской карты, и выйдя из подъезда, я сыплю их по дороге, словно мальчик в сказке — хлебные крошки… на миг почуяв рёв автомобиля и вонь солярного выхлопа, несравнимую ни с чем боль… им, моим мёртвым женщинам, наверное не было так… больно?.
Через минуту я уже стою рядом со своим телом. Набежали люди, Хозяйка сквозь них прошла, серебристый череп смотрит уже со злобой… и я как нашкодивший мальчик двигаюсь за нею… плыву…

ЖЕНЩИНА. Звонок в дверь.
Ой, хорошо как! Люблю я этот халат – лёгкий и тёплый. И расцветка точь-в-точь как на сервизных чашках: на тёмно-синем фоне багровые цветы. Сексуальный такой халатик. Цветы будто выпуклые, аж потрогать их хочется. Вот бы он руку протянул, чтобы дотронуться, а я халатик возьми – и распахни! А сама под ним голая. А что? У меня грудь очень даже ничего! И бёдра в меру широкие. Только где же этот «он»?
В дверь звонит кто-то! Кого принесло? Ни хрена в глазок не вижу…
Что-то про воду с потолка… Сосед снизу. Кто подо мной живёт-то? И не припомню. Пойду проверю в ванной комнате, может, с трубой чего…
Да сухо у меня! А мудак этот всё гундосит – полицию вызову… Иди сам посмотри! Открываю ему дверь… А там тот, который в подъезд за мной вошёл!
Кудааа?! Ворвался в квартиру, за халат схватил, пустиии, сука! На тебе, держи!
Я выворачиваюсь из халата, петли трещат и с мясом вырывают пуговицы… господи, что тебе надо, сволочь?
Голая бегу в спальню, к телефону, а кому звонить? Да хоть кому! Просто номер набрать успеть, помощи попросить! Панически молочу по кнопкам телефона. Ну вот, голос… Знакомый! Алло! Кто же это? Дмитрий! А этот гад с ножом на меня идёт!
— Помогите! Помогите мне!
Ножом по горлу… Мне не больно. Только очень кружится голова… И горячо в шее… Что-то пульсирует… Кто так хохочет громко? Кто это кричит — «Юбилейная! Юбилейная!» Дмитрий, я не успела сказать тебе…

ДМИТРИЙ. Эпилог.
— Что значит — не хочу? Ну что тебе здесь хорошего? Ни семьи, ни работы. Живёшь бобылём. Бесполезная твоя жизнь. Вон телефон стоит, в пыли весь. Никому ты не нужен. Звонить тебе некому.
— А если нужен? Если ты ошибаешься, кобелина безродная?
— Тогда живи, пока снова не встретимся. Только бесполезно всё. Ненужный ты! Помощи никто у тебя не попросит.
Резкая телефонная трель рвёт меня напополам. Бросаюсь к аппарату.
— Алло!
— Помогите! Помогите мне!.. — отчаянный женский крик прерывают гудки разорванной связи.
Растерянно поворачиваюсь к собаке.
— Спора нет! Зачтено! Живи.
Медленно Василий проходит мимо меня к открытой входной двери. Оборачивается.
— Только учти, что это последний шанс! Другого не будет.
Животное выходит. Я стою с телефонной трубкой в руках. Звонить ли в дурку, идти ли в церковь, бежать в полицию?
Закурив, иду следом за Васей.
Двумя пролётами ниже моей квартиры, на лестнице, сидит растрёпанный ППСник с кровавой повязкой на ноге. Стеклянными глазами смотрит на собаку:
-Все думают, что Бог — седовласый старец, а он блохастый пёс!
-Ты меня достал, эрудит! Пошли со мной.
/Айка, JdR, Роман Дих/