Пекарь взбивал тесто: примерно лет тридцати пяти человек, лицо ещё несёт остатки юности и не лишено привлекательности. В тесто же Пекарь словно изгонял, посредством мелких клочков эпителия и остатков грязи из-под ногтей, всё, что могло послужить его дальнейшей задаче.
Пекарь передохнул: ему перевалило за четвёртый десяток. На ещё крепкий желудок легло благое заклятие прабабки: «Ешь, пока живот свеж». Можно бы… но ещё не готово.
Подозрение в болезненности теста отмелось писком мышей из подпола : «Отец родимый, мы с тобой! За Родину, За Пекаря!», что служили, или вынуждены были, для поддержания его, Пекаря, имиджа – как противника, ненавистного для меньшинства – но, как героя, привлекательного большинству.
Из-под ногтей Пекаря сочилась тёмная кровь, и стариковский уже пот брызгал из-под колпака в готовое тесто, как многажды беременная слониха, всё не могущего разродиться, опускаясь периодически – хотя пекарь и не жалел дрожжей.
…Исхудавший старик-Пекарь из последних сил напружинил руки – и тесто уже из жалости к нему поднялось.
Через полчаса хлебы млели в печи, — ядовитый хлеб должен был покалечить те, давно с изломанными судьбами, поколения, которые его неизбежно станут есть. А Пекарь попытался вздохнуть, но вместо того белые кости в пекарской одежде сыпанули рядом с пустой дежей.
Собравшиеся вскоре у останков Пекаря мыши устроили ему пышные поминки. С пятьдесят серых хвостатых зверюшек, пыхтящих от натуги, втащили улыбающийся череп Пекаря на табурет, как на пьедестал.
А остальные, выстроившись в «каре», дружно скандировали: «Не забудем, не простим!». Хотя кого они собрались «не прощать», и сами не ведали.
Когда люди всё же пришли за своим хлебом, мыши разбежались.
Роман Дих