Пашковский сидел на краю старого кресла, широко раздвинув ноги. Аля ритмично поднимала и опускала голову, держа его член во рту, сжав правой рукой у основания. Другой рукой, свободной, она расчесывала комариные укусы на ляжках. В этом году комаров было много, потому что их не успели вовремя потравить.
— Только не кончи мне на блузку, — сказала Аля, не вынимая изо рта прибор, — прошлый раз я не могла отстирать.
— Ага, — зевнул Пашковский и прижал ее голову к себе.
Аля закашлялась.
— Витя, какого хуя? — изо рта потекла слюна.
— Не отвлекайся.
Тогда она опять, с недоверием посмотрев на Витю, продолжила свое монотонное занятие. Вдруг зазвонил телефон, и Пашковский, дотянувшись до трубки, ответил.
— Слушаю?
Аля продолжала надрачивать, равнодушно уставившись в окно.
— Добрый день. Мне нужна Алефтина.
— Она сейчас занята. А кто ее спрашивает?
— Дай, дай мне трубку, — крикнула Аля и вырвала из рук сожителя телефон.
— Это из офиса. Передайте ей, что мы сокращаем штат.
— Да, это я, слушаю.
— Алефтина, Вы попали под сокращение. Мне очень жаль. Приходите завтра до обеда, заберете вещи. И зарплату за этот месяц.
На том конце линии повесили рубку. Аля задумалась.
— Ну, вот, снова работу искать, — сказала печально, не отводя глаз от деревянной оконной рамы.
Витя кончил в тот момент, когда она это говорила. На улице сгущались сумерки, и было слышно, как скрипят ветки под порывами ветра.
— Это совсем необязательно, сейчас деньги ничего не значат, — ответил Пашковский, натягивая брюки.
— А ты не хочешь кончить?
— Я же все равно не могу — пожала плечами девушка.
На следующий день Аля брела домой с большой коробкой в руках. Когда она собирала вещи, которые за два года заюзала, затерла взглядами, разрисовала отпечатками пальцев, вдруг поняла, что запросто могла бы справиться и без них. Для чего ей теперь нужна рамка для фото, или мягкая игрушка, или чашка со знаком зодиака? Все казалось ненужным и вызывало эмоциональную тошноту.
Погода была мягкая, солнечная, это был один из тех обезличенных осенних дней, который стирается с памяти навсегда. Люди помнят грозы, или снежные бури, невыносимую жару. Ровная неприметная прохлада обычно проходит незаметно. Алефтина подошла к остановке и бросила коробку на асфальт. Сама уселась на скамейку и закурила.
— Аля? — к ней подошел высокий парень в спортивном костюме, — ты что ли?
— Я, — ответила она равнодушно, — а я думала, ты умер.
Это был Костя. Её старый знакомый.
— Как дела? Семья, дети, работа?
— Нихуя. Только коробка эта, — Аля бросила взгляд на серый картон с логотипом конфет «Рошен». — Но знаешь, я не жалуюсь.
— Правда?
— Угу. Раньше засыпала, и все время думала, как мы встретимся в мирное время. Как нам тогда хорошо будет.
— Мирное время. Я заебался, подруга. А мне всего двадцать лет. Такое чувство, что пятьдесят.
К остановке подошла пара с коляской. Немолодая женщина и мужчина с опухшим, осунувшимся лицом присели на скамейку рядом с Алей. Ребенок в коляске молчал, а эти двое курили одну сигарету на двоих.
— Тоскливо здесь, — зевнула Аля
— А на войне скучать некогда. Все думал о твоем Достоевском, когда было время думать. Убить человека здесь, в городе, трудно. А там. Совсем другая ситуация.
В коляске заорал ребенок, а дорога была пуста, как будто здесь никогда и не проходил транспорт.
— Хорошо, что ты не какой — нибудь чекнутый патриот. Мне это в тебе нравится. У тебя не болит душа за Родину. И у меня не болит. Только внутри все болит, когда мы с моим парнем занимаемся сексом. С тобой такого не было.
— Это все потому, что я никогда не был твоим парнем. Точно тебе говорю. А патриотизм…Я просто поехал туда, потому что не зассал. Людям не всегда нужен смысл. Великие идеи — не самая прочная опора.
— Да, это верно, — Аля достала еще одну сигарету, но, вдруг передумав, убрала ее обратно в пачку. — Людям не всегда нужен смысл.
— Твой парень зассал, поэтому тебе плохо с ним.
Ребенок замолчал, и теперь он смеялся. Костя внимательно посмотрел Але в глаза.
— Скучал по тебе.
— Правда?
— Ну не стану же я тебе врать.
— Меня дома Пашковский ждет. Он меня любит.
— Подождет, — Костя легонько пнул коробку ногой, — тяжелая?
— Ну, так. Скорее неудобная.
Костя взял коробку, и они пошли вместе по пыльной обочине вглубь города. Людей на улице было мало, и окна в некоторых домах были забиты досками. Уже третью неделю не ловила мобильная сеть, третий месяц не было водоснабжения и второй год не проводили народных гуляний. Население города вновь пользовалось стационарными телефонами.
— Это твой дом? — спросила Аля, когда они зашли в неуютное помещение на цокольном этаже
— Не мой. Мой сожгли. Раньше я жил с родителями, и у нас было полторы комнаты на всех. Я, брат и мама с папой.
— Грустно. А сейчас так много места. Живи, где хочешь. Если сумеешь выжить, — Аля с интересом рассматривала серые стены.
— Ну, мы с тобой сумели. Останешься до утра?
— Тогда мне нужно предупредить Витю.
— Если хочешь, я сам ему позвоню и скажу, что ты будешь со мной.
Алефтина печально рассмеялась и убрала прядь волос с лица.
— Не нужно.
— Как скажешь, — Костя достал из холодильника бутылку вина, — только это есть. Покатит?
Она кивнула. Они быстро выпили по стакану, словно это был сок. Потом Костя подошел ближе к Але и расстегнул ей блузку. Было сыро и темно, так, что видны только силуэты.
— Мне нужно в душ, — вырывалась Аля.
— Забей, это реально сейчас не важно, — сказал Костя и уложил девушку на старую кровать, застеленную покрывалами.
Они часто целовались и часто смотрели друг другу в глаза. Так, словно хотели что-то найти, но это не получалось. С улицы доносились звуки, похожие на выстрелы и слышно было, как плачет и смеется ребенок в коляске у пожилой пары. Чувствовался дым их одной на двоих сигареты и мерещился скрежет трамваев. Все было, как во сне, а под утро Аля ушла. Она выбросила в мусорный контейнер свою коробку с офисным барахлом.
«Пашковский, наверное, меня заждался», — подумала она и, ускорив шаг, свернула за угол. Комариные укусы теперь чесались еще сильнее.
Даша Д.