Пара бутылок текилы

Сезон закончился. Хороший был сезон. У меня было много красивых женщин. Я был начальником. Небольшим, но боссом. Жил на всём готовом. Ел вкусную еду. Заработал хорошие деньги, которые почти не тратил всё это время. Не знаю, на сколько бы такой жизни меня хватило? Уже и не узнаю: меня уволили. Шесть месяцев туристического рая промелькнули одним днём. Новая эскалация конфликта. Антифаза. Туристов нет. Сокращения.
Эйлат потихоньку становится безлюдным. Жара спадает. Начинаются бархатные дни. Ночами хорошо.
Отель «Парадайз Гаден» устраивает вечеринку для всех, кто в течение сезона добросовестно пахал, лизал, сосал во благо туризма. Для работников: официантов, уборщиков, поваров, рецепшн, электриков, сантехников, горничных. Еда и напитки, пиво-соки, бесплатно. Я отпинал сезон спортивным менеджером. Под моим началом трудилось шесть спасателей, две массажистки, один техник и четыре обслуги. За что меня уволили?
Из-за тебя, Даниэлла, румынская ты моя массажистка! Не трахайте женщину босса! Самое смешное: не особо и хотелось, но получилось как получилось, и теперь у меня неделя на то, чтобы съехать из общаги для работников отеля.
Из всей моей команды оставили хитрого белоруса и массажистку Снежану из Краснодара. По моим смутным подозрениям, она на нас с Даниэллой и стуканула. Капитализм, конкуренция, борьба за выживание! Не зевай! Я не в обиде. Кстати, стукануть мог и белорус. Он же на моё место метит.
Ах, да, ещё оставили Серёгу- одессита. Ему надо держаться, он собирается эмигрировать в Канаду, деньги нужны. Серый отсидел три года здесь. Про него даже в Нью-Йоркских газетах было написано: «Русская мафия свирепствует в Тель-Авиве». Он наказал человека, русского наркомана, который обворовал его квартиру. Сбросил его, закованного в наручники, с обрыва в море. Потом сам же за ним прыгнул, спас, расковал, дал пинка и отпустил. Серегу обвинили в покушение на убийство. Все деньги, что он привёз из Одессы и что заработал здесь, ушли на адвоката. Пока он сидел, его жена-еврейка забрала сына и вернулась в Одессу. Найти работу после заключения – просто не реально. Его чудом взяли спасателем на бассейн. Серёге надо держаться. Он пахал за троих: первый приходил, последним уходил, чистил, мыл, улыбался, открывал зонтики, мазал кремом шлюх – вот и оставили. Ему бы ещё на один месяц задержаться, а там денег на билет до Торонто и на первое время должно хватить.
Особо для пати я не наряжался: белые брюки, выгоревшие сандалии, черная маечка в обтяжку с открытыми плечами, типа, спортивный менеджер, надо соответствовать, показывать бицепс-трицепс. Всё, я готов к своей последней здесь вечеринке. Слова «корпоратив» ещё не живёт в моём обиходе.
Выхожу к остановке. Каждый день рабочий автобус, собиравший весь персонал гостиниц со всего Эйлата, забирал меня отсюда в 6.40 утра и привозил обратно в 20.00. Первый выходной мне дали на третий месяц работы. Стоит столб с табличкой остановки. Каждый день, если я не опаздывал, я обрабатывал этот столб коленями и локтями, пробивал мая-гири и йоко. Это была моя ежеутренняя зарядка. Я, предварительно закатав брючину, по старой памяти заряжаю набитой голенью лоу-кик в столб. Ждущие автобус венгерки, нигерийцы, марроканки и чех приветливо здороваются: к моим выходкам уже привыкли и на пинание столба не обращают внимание. Закладываемся в автобус. Все радостные, довольные, счастливые. С чего бы это?
В автобусе сидят работяги из других отелей, у которых обычный трудовой день. Усталые лица, потухшие глаза. Вы ведь тоже в детстве мечтали? Об этом? Почти всех русскоговорящих я знаю. Здорова-здорова! Как дела?
Привычный маршрут. Закат золотит горы, обрамляющие Эйлат. Кондиционер автобуса бодрит смуглую от загара кожу. Де жавю. Всё это было уже сотни раз.
Серёга-одессит, Вова — хитрый белорус, Снежана-краснодарка уже на месте. Мы заняли столик. За него сели ещё пару русскоговорящих: Денис-севастополец, Игорь из Львова, а ещё — чехи и венгерки, очень секси, между нами – девочками говоря.
Вожди отеля сказали напутственную речь. Если коротко перевести, то вы хорошо работали, спасибо большое, мы стали богаче, а теперь ешьте и пляшите. Обычная скучная обязательная программа. Столики высшего менеджмента стоят повыше, особняком. Дальше – по наклонной, вся иерархия бизнеса. Я в этой иерархии уже НИКТО. С другой стороны – я уже вне иерархии! А может, над ней?
Чехи украли с бара две бутылки текилы, их тоже уволили – можно не бояться. Э-эх, разливай! Кто может разлить текилу лучше профессионального бармена-мужчины славянской национальности из Яблоньцов? Да ещё с десятилетним алкоголическим стажем! И разливает этот чех не для зажравшихся бритишей-англо-саксов, а для себя и своих братьев по рабскому труду, то есть, от души. Стопки заряжены и расставлены. По их стеклянным венчикам блестит крупно-зернистая соль.
— А вот и лимончики!
Их принесла Джудит – моя эфиопская любовь. Джудит – стопроцентная эфиопка, но очень светлая, и черты лица у неё скорее индусские, лишь слегка разбавленные негроидными. Огромные влажные миндалевидные глаза, роскошные губы, точёная фигура, прямые чёрные волосы. У меня было с ней две ночи, в которые мы чуть с ума не сошли от страсти, а наш пот и всё остальное испортили последовательно 4 ворованные простыни с маркировкой «Парадайз Гаден». Она пришла на вечеринку с бой-френдом – богатым еврейским мальчиком, сыном совладельца отеля. Так что сегодня мне не обломится!
— Ну, лехайм!
Понеслась! За что я пью? Я уже давно ни за что не пью. Я просто пью для того, чтоб быть. Или не быть? Ожгло горло, разлилось по венам, развеселило-разогнало пульс. Глаза моргнули, да, когда открылись, всё уже другое – пьяное!
-Лехайм! На здоровье! Здравей! Чин-Чин! Салют! Будь! Невидимая рука крутанула громкость на многие тональности выше! А незримый осветитель включил дополнительные лампы!
Ладонь многоножкой ползёт мне по бедру к чреслам. Это Снежана и её массажные руки. Глаза виновато-карие. Я поднимаюсь и иду в туалет. Вестибулярный аппарат работает пока без сбоев. Моче-половой – тоже. На выходе из (англоизмы, англо-саксонскую мать их) она всё же меня перехватывает.
— Не сердись на меня. Оставить были должны только одну массажистку, а эта цыганка с Авивчиком спала. Все козыри у неё. Мне надо было её слить. Извини.
Цыганка – Даниэлла-румынка. Ави – это босс. На вечеринку он не пришёл, кстати. У него обалденное чувство самосохранения! Снежанины руки пальпируют мои бока, как на пианино играют! Рот в обводе кровавой помады мокро приоткрыт, а глаза уже на полуфинише! Сиськи 4 размера стреляют тёмными сосками сквозь тонкий шёлк алого платья.
— Да ладно, не сержусь, — моя правая рука приподымает её левую тяжелую грудь без бюстгальтера и грубо тисками жмёт её со всей силы. «Ах», — безвольно выдохнула она и вся задрожала, а руки её уже как под гипнозом бессознательно в полуодуре возятся с молнией моей ширинки. Хватаю её левой рукой за глотку и грубо волоку в туалет. Благо, мы от него в двух шагах.
В кабинке моя левая рука схватила её за кипу кудрявых волос и пригнула в низ, правая – мёртвой хваткой прессует её левую тяжёлую литую сиську. Я ставлю одну ногу на унитаз, впечатываю её в стенку и уже двумя руками прижимаю её голову к низу живота. Всаживаю под корень в мокрый, напомаженный рот с змеиным языком-вибратором. Она пылесосом засосала, зачмокала – заслюнявила.
Можно подумать, что всё время работы в гостинице Снежана училась боксировать языком. Хоть какие-то дивиденды от моего увольнения!
Я вышел из туалета на подрагивающих ногах. Всасывание текилы кровью пошло с ускорением. Очевидно, финиш подхлестнул броуновское движение внутри меня. Перед глазами замельтешили цветовые пятна. Веселье в разгаре! Броуновское движение снаружи тоже подхлестнуто …А чем, кстати, оно подхлестнуто? Я что-то пропустил? Все что, кончили вместе со мной?
Нигерийки в платьях из фильма «Рабыня Изаура» нежных пастельных цветов щебечут что-то о своём, о чёрном. Народ уже в хорошем подпитии. Время дискотеки, так как первичное насыщение закончилось. Директор о чём-то заливается в микрофон. Его никто не слушает и уж, 100 % , не понимает иврита! Наконец он осознал это и заткнулся. Музыка! Танцы!
— Давай накатим, тут ещё бутылочку Домир припрятал!
— Твоё здоровье!
Нахрен здоровье – БАНЗ-А-А-А-Й!!!!!
Венгерки иронически покосились на мои белые брюки со следами помады на ширинке. А мне уже по барабану!
Вова-белорус смотрит в сторону и начинает пьяненько:
— Жалко, что тебя уволили. Вроде, Авив узнал, что ты с Даниэллой закрутил, так? Он её сразу уволил и, говорят, всё сделал, чтобы она работу в Эйлате не нашла. А тебя — вот …сейчас. Этот бес марроканский всё узнаёт! Ну, ты в курсе, — его виновато-карие глаза раком пятятся, пытаясь избежать столкновения с моими — серыми, со льдом и алкоголем.
— Ничего, брат, прорвёмся! Давай, чин-чин! За твоё здоровье!- я опрокидываю очередную стопку текилы.
Народ танцует вокруг бассейна. Следующий пункт программы – купание в нём же. Бассейн объединяет массы: официантка и директор департамента хъюмен ресурс выглядят голыми одинаково! Упс, я слишком тороплюсь, купание ещё не наступило, но наступит, я знаю! Оно всегда наступает! Это так же обязательно, как купание пьяных русских туристов в ночном море.
Под техно и игру прожекторов оживает сюрреализм моего пьяного мозга. Кадры замирают, и ты видишь всё слайдами. Танцует Сара, глава хьюман ресурс. Это она оформляла моё увольнение. Вот кого я хочу трахать: зло, жёстко, долго и серьёзно! Я ненавижу её. За то, что она красивая, за то, что я безумию, когда вижу её, за то, что в упор меня не видит! Она в мини юбке, дёргается в танце, мелькают белые стринги в канкане смуглых ног! Взгляд отрешённо оргазмирующий. Я стою в центре танцпола и не двигаюсь, смотрю в упор на неё, раздеваю пьяными глазами, насилую. И мне похрен, что за столиком высшего менеджмента её муж озабоченно ёрзает на стуле! Только вот беда, Саре точно так же похрен, что какой-то русский пьяный бык пялиться на белую полоску её бикини, выглядывающую из задравшейсяся белой мини юбки.
— Пойдём, выпьем, — всё понимающий Серёга-одессит трогает меня за татуированную руку и ведёт к столу.
— Банзай! – слизываю с венчика соль. Когда я пьяный, у меня глаза совсем не моргают. Я смотрю людям в глаза, а они отводят свои. Все. Даже Серёга-одессит. Текила кончилась.
Всплеск, ещё один и ещё. Добрались всё-таки до бассейна. Сара стоит у бортика и выжимает волосы. Мокрая блуза облапила груди. Левая грудь вырвалась из узкого лифчика бикини, и сквозь ткань просвечивает смуглый сосок с мурашками вокруг. Она улыбается. Нет, не мне. Просто – улыбается. Венгерки в одних верёвочках на задницах тоскливо бросают позывные взгляды, готовясь окунуться в воду. Всё начинает напоминать одну из картин Босха. Какую? Да любую!
Я переместился в бар «Четыре обезьяны». Текила же ведь закончилась! Вот чехи, Вова-белорус, Игорь из Львова и я перекочевали сюда. Благо, до него метров 300. Там, всё равно, все разъехались потихоньку. Причина миграций ночного времени обычно две: алкоголь и …что-то ещё. Я позабыл.
Тут чехи проставляются. Я, если честно, никогда в таких делах не плачу. Нам — татарам всё задаром. Хлоп-хлоп. Опустели стопки.
Бар, вообще-то, называется «Три обезьяны». На входе стоят три статуи обезьян в человеческий рост размером: ничего не вижу, ничего не слышу, ничего никому не скажу. Но там как-то работал вышибалой один чеченец. Он любил стоять на входе, скрестив волосатые руки на груди и скалясь лысым черепом на прохожих. С тех пор за баром утвердилась кличка «Четыре обезьяны».
Скрещенные руки — ничего никому не сделаю? В общем, четвёртая обезьяна была такой же лживой как и три предыдущих. Вижу, слышу, скажу и накажу! Того чечена, кстати, расстреляли бедуины.
Хлоп-хлоп. Опустели бутылки. Мы играем в бильярд с белорусом Вовой. Я бью кием во что-то мягкое. Вместо столкновения с твёрдой плотью шара он проваливается в вату…в вату?

Какие-то равномерные колебания-толчки. Словно лежу на песке, и через промежутки прибоя меня бьёт волной. Я открываю глаза. Прямо передо мной какая-то рожа, одетая в белой намордник, упёрлась мне в грудь ладонями и с интересом рассматривает мою физиономию. Я лежу на спине и смотрю вверх. И это рожа надо мной, и белый фон тоже надо мной, и свет…какой-то белый. И ещё кто-то говорит по-русски с нотками отвращения или гордости: «Да он нажрался как свинья!»
Я на автомате бью оплеуху правой ладошкой по роже в наморднике. Она крякнула и улетела куда-то влево, вне поля моей видимости. Я подымаю туловище в положение сидя. Мои ноги всё ещё вытянуты и накрыты белой простынёй. Какая-то трубочка законтачена в мою вену с наружной стороны левой кисти. Я выдираю её с мясом. Кто-то ахает. Из вен бьёт кратковременный фонтанчик алого. Это меня веселит, а то всё блядско белое!
— Туалет где, бля?
Какие-то люди в белом показывают мне рукой направление. Я спрыгиваю с высокого белого лежака, проверяю карманы:
— Вещи мои где, бля?
Испуганные руки показывают мне на столик. На нём мой кошелёк, удостоверение личности и ключи. Я подбираю их и иду в туалет. Запираюсь, и …тут силы меня покидают. В голове как после ядерного взрыва – пепел, пепел, один только пепел. Я сажусь на унитаз и задумчиво смотрю на засыхающую кровь на кисти. Кстати, на каком языке я с теми, в белом, разговаривал? Да какая разница! Меня поняли, а остальное – не важно.
— Кто я? Где я?
Через пару минут не без труда я вспоминаю, как зовут мою маму. После этого как-то легче. Память начинает вырезать из мрамора бессознательного прошлую жизнь. Я — русский, Израиль, Эйлат, вечеринка, бильярд. Т-Е-К-И-Л-А. Я делаю усилие и подымаюсь. Надо уходить.
Открываю дверь и вываливаюсь во внутрь, готовый ко всему. Бодро наугад выбираю направление и двигаюсь. Меня никто не задерживает. Наверное, миштара ещё не приехала, а связываться им самим с 90 килограммовым бритым, татуированным отморозком особо не хочется. Да и нафиг не нужно! А почему Джо неуловимый? Я чудом выбираюсь наружу. В глаза бьёт солнце. Место абсолютно незнакомое. Только знак скорой помощи нарисован на стене да толпятся машины – неотложки.
-Э-а, такси!
И этот придурок останавливается! Заворожено смотрит на меня! Чёрт, какой там у меня адрес? Я что-то произношу на автомате и вырубаюсь. Чувствую, мы едем. Остановка. Шофёр испуганно смотрит на меня. Я проверяю кошелёк, нахожу монеты, расплачиваюсь. Подымаюсь к себе, снимаю брюки, майку, блюю чем-то редким пару раз в туалете (интеллигент) и вырубаюсь.
Просыпаюсь я оттого, что в комнате кто-то есть. Открываю глаза. Серёга – одессит. В голове уже нормально: осознаю кто я, где я. Лишь остался незаполненным временной пробел с момента удара кия до открытия глаз от массажа сердца в скорой помощи. Часов так в пять протяжённостью. Я улыбаюсь Серёге. Он испуганно указывает глазами на стул с моими штанами. Я перевожу глаза туда и перестаю улыбаться. Мои белые брюки от колен до голени залиты кровью.
Вспоминаю испуганные глаза таксиста. Затем вспоминаю вырванную из вены трубочку и фонтанчик крови – вроде полегчало! С другой стороны, фонтанчик-то был маленький, а тут — на одной штанине, на другой. Я проэкзаменовал своё тело. Лицо было цело. Я долго всматривался в глубину своих ноздрей – ни намёка на красные кровяные тельца в носоглотке. Ни единого даже маленького синячка на выдающихся надбровных дугах и на татарских скулах. Суставы кулаков целы. Только дорожка от капельницы на наружной стороне левой кисти. На теле нет тёмных пятен и царапин. Чист как весталка. В общем, проанализировав все «за» и «против», я делаю марш-бросок до мусорной свалки, не ближайшей, а через одну. Вестибулярный аппарат с перебоями, но работает. Жалко избавляться от брюк. Они же совсем новые! С другой стороны, если бить коленями и лоу-киками человека, то его кровь остаётся как раз там, где мои штаны поменяли свет на бордо.
Уж под вечер я ловлю такси: «Шолём, хабиби, до Бер-Шевы подбрось». Незаконченных дел вроде не осталось: с Эйлатом я попрощался под звон бутылок текилы. А чего мне, неделю в общаге париться? Нищему собраться – только подпоясаться. Я в коротких джинсовых шортах, которые полюбил с недавнего времени, с сумкой, в которой мои пожитки и бутылка текилы, обнаруженная в холодильнике. Наверное, Серёга-одессит занёс.
Горные виражи. Лунные пейзажи. Отсутствие растений. Хотя, нет, что там виднеется? Бьюсь об заклад, что вон то – голубая агава. Только и ждёт, небось, как из неё начнут выжимать сок и делать текилу. Текила – виндеттно-корсиканский мой напиток! Тьфу ты, я хотел сказать МЕКСИКАНСКИЙ. Кстати, мог бы и задержаться на недельку. У одной из венгерок такая классная тату на попке была! Не успел рассмотреть в деталях, блин.

Даниил Фридан