«Дальше — всё чудеснее и чудеснее» (Алиса в стране чудес).

— Ну, чего, значит, пишу «русский»?
— Чего, дурак что ли? – сказал ему Миша:
— Ты на меня посмотри внимательно!
Паспортист послушно посмотрел. Перед ним стоял почти двух метровый парень двадцати лет с широченными плечами. Ярко выраженной кавказской внешности. Очень смуглый, с орлиным носом, короткими густыми чёрными волосами.
— Ну чего, похож я на русского?
— Нет, не похож.
— Прочерк ставь, гондон!
И гондон поставил ему в теудат зеуте прочерк под записью имени – «Михаэль» и фамилии – «Моисеев». Напротив графы «национальность».
Израиль Мише не понравился сразу. У себя в Дербенте он считался 100% татом, горским евреем. А тут оказалось, что бабушка его матери была русской. И он получил теудат зеут с прочерком.
Прочерк не помешал призыву в армию. Так, после 7 месяцев пребывания в стране из-за хронического недобора в декабре 1999 года Миша был призван в народную армию Израиля из Хайфы.
Там Мише объяснили, как сильно ему повезло, и что его научат быть воином еврейского народа в самой сильной и смелой армии мира. Еда была нормальной, и Миша не возражал.
Периодически молодых солдат вывозили в экскурсии по памятным местам. Миша запомнил одну такую поездку в Парк Памяти или Печали (переводчик сомневался в переводе). Показали могилу еврейской девушки. Её несколько дней насиловали арабы, она сумела выйти в туалет, где у неё был пистолет, и застрелилась. Миша особого героизма в этом не увидел.
— Тоже мне, Зоя Космодемьянская! – озвучил он свои сомнения вслух:
— Надо было арабов этих пострелять, а не самой стреляться!
Его слова вызвали одобрение и понимание других молодых солдат на 90 процентов выходцев из бывшего Союза, говоривших только на русском. Большая часть из них была уже убуханной и укуренной. На трезвую голову такие экскурсии под зорким оком офицеров вынести было тяжко.
Затем им зачем-то показали что-то типа подводной лодки. Из неразборчивых слов переводчика Миша понял, что когда-то давно человек семьдесят евреев бежали от англичан, захватили британскую подлодку и вышли на ней в море. Лодка оказалась неисправной и затонула недалеко от берега. Люди в ней начали посылать сигналы СОС, на которые никто не откликнулся. В конце концов, все они утонули, а здесь построили в их честь мемориал в виде той подлодки с памятными табличками. Увековечили их подвиг.
Подвига в этом Миша опять не увидел, о чём не преминул громко сообщить:
— Как крысы погибли!
Добрые люди перевели Мишины фразы сопровождающей офицерше. Та повелела Моисееву покинуть Парк Печали:
— Ты не достоин тут находится!
Миша не возражал и бодро пошёл на выход. На самом краю кладбища он увидел сидящую плачущую русскую пожилую женщину. На нескольких могилах вокруг были русские надписи. Подождав свою группу, Миша спросил у офицерши:
— А это что?
— А…, а это русские тут похоронены. Страна сделала им одолжение: они же не евреи, но поскольку были в армии, то похоронены здесь с краю.
Ответ Мише не понравился:
— А чего ж ты молчишь, про них не рассказываешь? — и обматерил офицершу.
По приезду на военную базу Мишу вызвали в суд. Это был его первый суд. За неподобающее поведение на кладбище Мишу обвинили в оскорблении нации. Бабе-судье, старшей офицерше, Миша объяснил, что герои не ведут себя как крысы, не прячутся по подлодкам и не шлют сигналы СОС. А так же, что это — свинство, не рассказывать о русских, погибших тут. Офицерша приказала вывести Мишу из суда.
Его закрыли на базе. Если честно, то Мишу это не сильно огорчило, ибо ехать ему всё равно было особо некуда. Он достал видео плеер у русских и стал смотреть фильм «Список Шиндлера».
Досмотреть ему не дали. Прибежал разгневанный офицер и отобрал у Миши фильм. Оказывается, «Список Шиндлера» запрещён для просмотра в израильской армии, ибо принижает честь еврейского народа.
Миша не сильно расстроился. Печалило его только отсутствие секса. Как истинный кавказец он решил бороться с проблемой. Выход из ситуации он увидел в одной сексуальной марроканке Шири. Шири была офицершей, и Миша наблюдал её часто: она вела ряд предметов. Ничто, конечно, так не уродует женщину, как форма армии Израиля, но, даже не смотря на неё, Шири выглядела привлекательно с торчащими в разные стороны грудями 4 размера и вертикальной складкой, впившейся в штаны, подчёркивающей её женское достоинство.
Миша подошёл к Шири и честно признался на английском, что от неё хочет:
— Ты мне очень нравишься, Шири. Давай встречаться?
Та ответила, что со своими солдатами не встречается, и решение сексуальной проблемы забуксовало.
Пришло время присяги. Для этого солдат вывезли в Массад. Мише объяснили, что Массад – это пример подвига еврейского народа против нееврейских. Миша не удержался и тут. Поделился своими мыслями по поводу сикариев, оборонявших крепость от римлян, с русскими сослуживцами:
— Да это же ваххабиты древности были! Терроризировали все окрестности, грабили караваны. Римляне провели антитеррористическую операцию под знаменем распространения демократии. И что, теперь эти сикарии — пример мужества евреев?
Для клятвы раздали Тору. Специально для Миши на русском и иврите. От нечего делать Моисеев написал на ней: «Нет Бога кроме Аллаха!». Присягу он не запомнил. Только фразу: «Они кишба!» (клянусь).
Пару русских отказались давать присягу на Торе. Они были христианами и сказали, что не могут клясться на чужой для них книге. Их увели куда-то. По слухам был поставлен вопрос об их депортации из страны.
Клятва была во вторник, а в четверг к Мише подошла Шири и сказала, что они могут поехать к ней домой на шабат, и что родителей дома не будет.
Миша сказал ей на иврите: «Иди на хуй, девочка! Ты же с солдатами, да ещё не евреями не встречаешься! Да и член у меня не обрезан!»
В воскресенье его вызвали на разбирательство. Судила его всё та же баба-судья старшая офицерша: прыщавая, длинноносая, лет 27-ми. Миша окрестил её про себя «шелудивым верблюжонком». Она заявила, что Миша оскорбил её офицершу Шири. Русского переводчика пробило на ха-ха, когда он переводил ей Мишин ответ:
— Я Шири ничего не сделал и сожалею об этом, потому что, возможно, ей бы это очень понравилось!
Мише присудили штраф в 50 шекелей.
Через 2 недели на уроке истории всё та же Шири, покачивая бёдрами, то есть, по Мишиному восприятию, крутя перед ним жопой, рассказывала начинающим солдатам героическую историю Израиля. Уже впоследствии Миша понял, что по-другому передвигаться она и не умела. У неё это выходило не нарочно.
Вообще, Шири вела историю и была ответственна за физподготовку, марш броски и всё в таком духе, так что с бёдрами, обтянутыми солдатскими штанишками, у неё был полный порядок. На один из её вопросов Миша ответил воздушным поцелуем. Шири вызвала конвой. С Моисеева содрали по суду ещё 50 шекелей. Эти два раза по 50 шекелей слились в Мишином сознании во вторую его судимость – за сексуальные домогательства к офицеру.
Закончив курс молодого бойца Миша распределился на базу в Тель-Авив. Уже в автобусе к нему подошла Шири и сказала, что не знала о штрафе в 100 шекелей. Не знала, что он солдат одиночка. Сказала, что ей в жизни никто не отказывал, и что Миша должен понять и осознать, за что его судили, и что он был неправ. Моисеев ответил, что лучше бы эти 100 шекелей потратил на проститутку.
Шири попыталась дать ему пощёчину. Миша автоматом поставил жёсткий блок, об который девушка чуть не сломала руку. Всё это закончилось новым вызовом конвоя и 100 шекелями штрафа.
Через месяц случайно Моисеев узнал, что Шири ушла из армии после инцедента в автобусе по 21 профилю, то есть, как говорили русские, по шизе.
На базе Мишу поставили поливать цветы. Моисеев поливал их из пожарного крана, так получалось быстрее. Он подымал струю вверх и имитировал столь редкий в этих краях дождь. По случайности неподалёку располагались дома, и шла линия высоковольтных проводов. В один из Мишиных поливов с них стали лететь искры. Прибежавший испуганный офицер начал орать на Мишу: «Ты что делаешь?» «Цветы поливаю», — ответил ему Моисеев.
На базе почти все солдаты были русские, лишь по году в стране. Офицеры же все были гражданами Израиля во втором-третьем поколении. Один из них докопался к Мише, что тот говорит с ним по-английски, а не на иврите. Мол, он всё понимает, а говорить на языке предков отказывается.
Мишу повели на новый суд и пытались судить без переводчика. Суд проходил под заголовком: «Оскорбление языка». Судья принял во внимание тяжёлую Мишину судьбу и назначил ему дополнительный ульпан. Это не очень помогло Моисееву. Времени свободного почти не было, и он присутствовал лишь на 3 уроках, на которых усвоил только одно, упорно вдалбливаемое ему марроканским преподавателем. Заключалось это одно в том, что по глубокому убеждению учителя учить иврит не надо – его надо вспомнить! Всё оставшееся время в армии Миша безуспешно пытался вспоминать иврит.
Как солдата-одиночку Мишу перевели в повара. У поваров режим: неделя в армии – неделя дома. Рай! Дома у Моисеева не было, и обычно он разъезжал по гостеприимным кибуцам, что тоже не плохо….
Как-то в субботу утром Мишины друзья по оружию – русские солдаты возвращались с дежурства, а Моисеев открывал столовую.
Миша зажёг плиту и забабахал им роскошную яичницу. Помощником по кухне был датишный еврей-солдат. Он пытался что-то возражать, но Моисеев послал его на хуй.
Сели – поели. Поговорили. Вспомнили детство, родные места.
На следующий день Мишу вызвали в суд – датишный стуканул. Суд назывался: «Оскорбление религии». Судили Моисеева два пейсатых офицера. По их словам, Миша совершил страшное преступление – разжёг плиту в шабат. Моисеев рассказал пейсатым, что он об этом думает. Те спросили его о вероисповедание. Миша честно признался, что он — буддист.
После пяти минутной паузы, вызванной этим ответом, офицеры вынесли приговор: раз буддист – будешь резать салаты!
Так Миша оказался в салатном отделе. Помимо него там было 5 марроканцев и один магнитофон. Очень скоро марроканцы стали фанатами русской музыки. Как-то зашла проверка. Полковник армии Израиля с удивлением взирал на голого по пояс двухметрового парня с двумя огромными кухонными ножами, рубящего салат под песни «Любе», и пятерых зашуганных марроканцев.
После этой проверки Мишку перевели на терминал Махсом Эрез – загранпост в Газе. Через терминал с территорий и обратно проходило до 20 000 арабов ежедневно. Они предъявляли карточки на работу в Израиле. Солдаты проверяли их подлинность, не просрочена ли, устраивали шмоны.
Один из служивших с Мишей марроканцев докопался до палестинца. Тот ответил. Закончилось это тем, что марроканец стал охаживать араба прикладом автомата по спине.
Миша не выспался и его раздражал шум от ударов, поэтому он схватил марроканца за глотку и отбросил в сторону. К несчастью для того в стороне была стена. По ней марроканец и сполз до состыковки с полом в лёгком нокдауне.
Когда солдат очухался, то побежал жаловаться.
Новый суд над Моисеевым назывался: «оскорбление армии».
— Ты почему обошёлся со своим сослуживцем как с арабом? – предъявили Мише на суде.
— Арабы – евреи — русские, какая разница? – ответил Моисеев.
Ответ поставил офицеров в тупик. Очевидно, такие мысли никогда не посещали их светлые еврейские головы. Миша получил направление на свидание с психиатром на центральную южную базу в Бер-Шеве.
Психиатр, пожилой русский еврей, критически осмотрел опалённое палестинским солнцем честное кавказское Мишино лицо, его двухметровую фигуру:
— Ты есть хочешь? – сказал он ему.
— Угу, — кивнул Моисеев.
Они сели в солдатской столовой, перекусили лапшой, сосисками (кашерными) и салатом, поговорили за жизнь.
— Ты, вообще, служить дальше хочешь? – спросил Мишу усталый грустный психиатр.
— Ну да, — ответил Моисеев, деваться которому было особо некуда.
— Ну, иди — служи, — сказал психиатр и подписал какие-то бумаги.
И Миша пошёл служить Израилю дальше.
К концу службы у Моисеева скопилось 37 судов. Он не побил рекорд, но при всём этом провёл в кутузке только 2 дня (за то, что спал на дежурстве), не загремел в тюрьму в отличие от многих.
На мелуим после окончания армии Мишу не приглашали. Служба Израилю закончилась эмиграцией в Канаду.

Даниил Фридан.