Он услышал, как открылась входная дверь, и кто-то зашёл в квартиру. Тихо шаркая подошвами, гость прошёл по коридору и остановился у соседней комнаты. Раздался негромкий стук, и едва слышное бормотание. Володин не смог различить ни одного слова. В квартире уже давно никто не жил, кроме его и матери. Кто-то из соседей умер, кто-то пропал, кто-то сумел уехать. Последний раз сюда приходили больше месяца назад. Дворник, высокий, тощий, носатый и управдом, пожилая женщина, пришли, чтобы забрать книги из комнаты соседа-академика. Тот ещё летом успел уехать в эвакуацию, и теперь прислал письмо, с просьбой переправить ему в Москву часть библиотеки. Книг там никаких не было, их давно сожгли, вместе с мебелью соседи пока были живы. Володин и сам взял несколько тяжелых томов дореволюционного издания и запихал в печку. Составив акт, дворник и управдом ушли, не особо переживая из-за того, что приходится уходить с пустыми руками. С тех пор квартирой никто не интересовался.

            Мама беспокойно зашевелилась на своём топчане. Володин услышал её шёпот:

            — Это воры.

            — Какие воры? – прошептал он в ответ. – Воровать нечего.

            — Воры, — повторила мама.

            Володин протянул руку к старой кочерге в тот момент, когда снаружи стали дёргать дверную ручку. Мама вяло зарылась в тряпки.

            — Кто там? – спросил Володин, вставая с кровати.

            Он был в старой шинели и женской шапке, на ногах валенки.

            — Живые есть? – ответил женский голос.

            Володин отодвинул шпингалет и приоткрыл дверь. В коридоре стояли две девушки с фонариками в руках. Одной на вид было не больше пятнадцати лет.

            — Что вам? – спросил Володин, отбросив кочергу. Он устал её держать.

            — Мы квартиры обходим, — сказала та, что старше. – Вы тут один? Дети у вас есть?

            — Нет, — ответил Володин. – Детей здесь нет.

            — А зайти можно?

            Он запустил их в комнату. Старшая сразу заметила ворох тряпок на кровати.

            — Там кто? – спросила она.

            — Мама, — ответил Володин, садясь на табуретку.

            — Живая? – спросила младшая.

            — Живая, — сказал он. И добавил: — Пока.

            Девушки равнодушно осматривали комнату. Она была маленькая, темная и жуткая, как чулан Раскольникова.

            — Понятно, — сказала старшая. – А мы, знаете, ходим по квартирам, ищем детей. Иногда родители умирают, а дети сидят одни. Мы их ищем и отправляем в детдом.

            — Много нашли? – спросил Володин.

            — Вчера двоих спасли, — сказала младшая.

            Она с любопытством смотрела на Володина. В другой ситуации, он бы решил, что она в него влюбилась с первого взгляда.

            — А вы где работаете? – спросила тем временем старшая.

            — Я безработный. Сижу дома. С мамой.

            — А почему не на фронте?

            — Зрение плохое, — сказал Володин и достал из кармана очки. – Видите?

            — А я вас вспомнила, — сказала вдруг младшая. – В прошлом мае… Вы ведь шахматист? Вы играли на первенство города, я помню. В полуфинале обыграли моего старшего брата.

            — Не помню, — сказал Володин. – То есть, то, что играл, помню, конечно. Не помню вашего брата.

            — Он погиб, — сказала девушка. – А вы выиграли тогда? Я финал уже не смотрела. Вы там с кем играли? С Ройзманом?

            — Да, с ним. Я выиграл тогда.

            Володин встал с табуретки и перебрался на кровать. Лёг и надел очки.

            — Значит карточка у вас не рабочая? – сказала девушка. – Хлеба мало получаете?

            — Мало, — сказал Володин и прикрыл глаза.

            — Как же вы живы ещё?

            — Похоже, это недолго уже продлится.

            — Ладно, пойдём дальше, — сказала старшая.

            — Погоди. Может, вам помочь чем-то?

            Володин открыл глаза.

            — У вас поесть нету?

            — Откуда же?

            Он закрыл глаза. Потом опять открыл.

            — Может, тогда маму заберете в диспансер?

            — Не можем, — сказала старшая. – Не имеем полномочий. Вам надо сходить в поликлинику, взять справку…

            — Ладно, ладно, — махнул рукой Володин. – Я всё понял.

            Девушки ушли. Володин встал и закрыл дверь на шпингалет. Потом подошёл к маме.

            — Ты как?

            — Не могу сказать, что хорошо, — ответила она.

            — Я на рынок пойду. Может, чего-нибудь выменяю.

            — На что? – спросила мама. – Ты уже всё, что можно отнёс. Ничего не осталось.

            — Осталось кое-что.

            Володин открыл ящик  стола и достал оттуда шахматы.

 

            Это был подарок старшего брата. Пару лет назад он подрался в ресторане и сел за хулиганство. Володин в то время выиграл уже несколько небольших соревнований и участвовал в первенстве республики. Вернувшись из лагеря, брат вручил ему шахматную доску. Раскрыв её, Володин увидел внутри не привычные фигурки черного и белого цвета, сваленные в кучу, а настоящую армию. Пешки были сделаны в виде солдат; белые – белогвардейцы, в мундирах и с маленькими винтовками, вместо коней двое казаков с пиками и на лошадях, слоны – офицеры в противогазах, вместо ладей маленькие тачанки с пулеметами, король и ферзь – два генерала в парадных мундирах. Противостояла им настоящая Красная армия – матросы, кавалеристы, бойцы в буденовках.

            — Сам сделал, — сказал брат. – Люди научили. Видишь, это вот Буденный и Ворошилов, а тут у белых Деникин и Врангель. Тебе на память. И вообще, как талисман. Выиграешь с ними первенство Советского Союза, а потом и первенство мира.

            Брат уехал жить куда-то на Дальний Восток, и они больше не виделись. Володин иногда писал ему письма, а брат отвечал. Он женился и устроился работать в таксопарк. А Володин готовился к очередному первенству города. Этими шахматами он никогда ни с кем не играл, но часто доставал и расставлял фигурки на доске. Никто кроме мамы их не видел.

            — Им в музее место, — сказала она как-то. – А они у тебя в столе пылятся.

            — Это же подарок, — ответил Володин. – Что мне их, отдать не пойми куда?

            Теперь он нёс их на рынок, чтобы обменять на кусок хлеба или собачятину, если она ещё у кого-то осталась. Рынок находился неподалеку от его дома. Больше всего там ценились хлеб, водка, табак. Их обменивали на золото, драгоценности, толстые пачки денег. Кому там нужны шахматы, хоть и красивые, Володин не мог представить.

            На рынке была толкотня. Толстые барыги неспешно ходили между рядами, высматривая ценные вещи, которые можно обменять на еду. Володин выбрал одного из них, бородатого, в пальто с каракулевым воротником, и тронул за плечо.

            — Что есть? – спросил он равнодушно.

            Володин достал из-под шинели шахматную доску.

            — На черта мне это надо? – скривился барыга.

            — Ты посмотри, какие красивые. – Володин открыл крышку.

            Барыга взял фигурку матроса, осмотрел и небрежно кинул назад.

            — Сам делал, что ли? – хмыкнул он. – Где тянул?

            — Меняю на хлеб, — сказал Володин.

            — Придурок, — оборонил барыга и пошёл дальше.

            Немного потолкавшись, Володин попытался заинтересовать другого торгаша.

            — Красивые, — сказал тот. – Только жратвы я тебе за это не дам. Папиросы нужны? Дам пять штук, так и быть.

            — Я не курю, — сказал Володин.

            — А ты возьми папиросы и поменяй потом на хлеб.

            — Нет, мне сразу надо.

            — Как хочешь.

            Володин пошёл дальше. Торговаться он давно научился. Но одно дело, когда меняешь золотые часы или портсигар на буханку хлеба. А шахматы кому нужны? Одна женщина предложила ему небольшой кулёк соевых конфет. Она тоже была с виду сытая, в хорошей одежде.

            — Мало, — сказал Володин. – Ещё отсыпьте.

            — Вот ещё. Я лучше на серёжки поменяю.

            Она отошла, и тут же к Володину подошёл барыга, предлагавший папиросы.

            — Чего, не наторговал ещё?

            — Нет, — ответил Володин.

            — Махнешь на кость?

            — В смысле?

            — На кость. Я тебе настоящую кость, а ты мне шахматы.

            — Кость? – заволновался Володин. – А откуда? Большая?

            — Ну, не очень большая. Это лошадиное ребро. Как?

            — Покажите.

            Барыга достал из-под пальто мятую газету и развернул. Там лежал бледный осколок, плоский и длинный.

            — Она сухая совсем, — сказал Володин. – Вся обглоданная.

            — Ты чего, дурак? Её же сварить можно. Бульон, студень. За такую кость знаешь сколько денег дадут? Мне просто тебя жалко стало. Да и шахматы красивые. Меняй, не будь дураком. Тебе её надолго хватит.

            — Давайте, — сказал Володин. – Я согласен. Давайте меняться.

            Он достал доску, погладил и отдал. Кость запихал в карман. Барыга выглядел довольным.

 

            Дома он положил кость в кастрюлю, налил воды и поставил на печку.

            — Хорошо, — сказала мама. – А соль у нас осталась?

            — Нет. Без неё обойдемся.

            — Ты не расстраивайся. Витя тебе другие сделает.

            — Я не расстраиваюсь.

            Володин не расстраивался. Но шахматы ему было жалко.

            — Жаль, соли нет, — вздохнула мама.

            Когда в кастрюле закипело, она встала с кровати, приготовила ложку.

            — Поедим бульончику, и пусть дальше варится. Сделаем студень. А это точно лошади кость?

            — А чья же? – ответил Володин. – Да хоть и собачья. Видно, что не человеческая.

            Он снял с кастрюли крышку и заглянул внутрь. Ему стало дурно, страшно, обидно. Он захотел упасть и биться, как рыба. Кость немного разварилась и стала обычной деревяшкой. Володин отвернулся и ушёл на кровать. У мамы дергались губы. Неожиданно она опустила в кастрюлю поварешку, налила в тарелку мутной воды и стала хлебать.

            — Не сходи с ума, — сказал Володин, закрывая глаза. – Впрочем, как хочешь.

 

            На следующий день он уже не мог ни ходить, ни говорить. Иногда Володин открывал глаза и смотрел на маму. Она лежала на полу. Ему казалось, что прошло много дней. Или даже недель. Он спал, и ему снились шахматы. Он слышал, что по комнате кто-то ходит. Открывал глаза и видел только маму. Потом в комнату зашли какие-то люди. Без очков Володин не мог их чётко разглядеть. Чьи-то руки стащили его с кровати.

            — Вы живы? – послышался женский голос. – Вас сейчас отвезут в диспансер. Потерпите немного.

            Он узнал девушку, которая приходила искать детей. Ту, что была моложе.

            Его вынесли на улицу, положили в кузов. Машина дёрнулась, и небо поплыло перед глазами.

 

            Иногда эта девушка его навещала. Зина, так её звали. Сначала Володину было безразлично. А потом, когда он начал вставать и ходить, безразличие исчезло. Он вдруг научился радоваться. Палата была переполнена. Появлялись новые дистрофики. Кто-то постоянно умирал.   

Они выходили в коридор, чтобы не мешать другим. Как-то раз Зина принесла ему папиросы, и Володин первый раз решился закурить. Всё тут же зашаталось, и он сполз по стене, вывалив язык от невообразимой тошноты.

            — Не надо вам больше курить, — сказала Зина и забрала папиросу. Стала курить сама.

            Потом она не появлялась больше недели, и Володин занервничал. Зина пришла усталая.

            — Маруся умерла. Помните, та, с которой мы приходили к вам?

            — Помню, — сказал Володин. – Жаль.

            — А я вам письма принесла. Представляете? Заглянула к вам в ящик, а там пачка писем.

            Зина отдала ему свёрток. Писем было девять штук. Все от брата. Вечером он стал их читать в том порядке, котором они были написаны. В первых письмах брат Витя рассказывал о себе, что в городе у него спокойно. О войне там мало слышат. В армию его не взяли, туберкулёз. Правда, в легкой степени, когда вылечат, может и возьмут. С едой тяжеловато, едим одну картошку. А у вас как? Может, пришлёте чего-нибудь вкусного? И папирос хорошо бы. Жена ногу сломала, в больнице лежит.  Бла-бла-бла-бла… Один знакомый приехал из Москвы, рассказал, что у вас там делается. Извини, не знал. Постараюсь что-нибудь собрать и прислать. Если у вас совсем плохо, то знаете что? Помнишь, я тебе шахматы подарил? Съешьте их, я их из хлеба слепил.

Кирилл Рябов