Как это ни банально звучит, но эта история началась с обычного полутрезвого разговора. Чтобы вы поняли, попробую обрисовать саму обстановку, при которой возникали подобные темы в наших беседах. В те годы у «золотишников» с развлечениями было не очень. Тогда и милиция, и ОБХСС, и дружинники — все боролись за чистоту, нравственность, ну и за свободу трудового народа от неправедных денег. Поэтому, когда уже была у работяги куплена квартира (хотя на Севере это вовсе не обязательно), машина, лодка, аппаратура, желательно новейшая (с импортом тогда было ну очень трудно), шкафы заполнялись одежкой, обувкой. И все! Наступал полный застой в желаниях. Дальше тратить деньги было не на что. «Болтами» и «цепурами» тогда не хвастались, цепи скромно носили под майкой, а печатку водружали на распухшие от ледяной воды пальцы с обкусанными ногтями только на выезде в люди (на материк).

Работают золотишники в основном летом (хотя, бывает, и зимой по «хвостам» выбегают прошарить), но большинство на зиму устраиваются кто куда может, лишь бы просто числиться, в то время — от ментов отмазка. Зарплату там получали конторские, а фартовому народу и летней удачи на всю зиму порой хватало. И главным развлечением тогда был кабак!
Причем особым шиком считалось прийти туда прямо в ватнике, в кирзачах, типа с «поля». Все это конечно, чистенькое, отглаженное, но… Впечатление на публику такой приход и прикид явно производил. А директора и официанты только рады были «простого» клиента обслужить: денег он не считал, хотя особых изысков в меню не было. Из импорта — лишь болгарские вина.

И вот в один из таких вечеров в начале лета я сидел в ресторане одного из поселков N-ского золотоносного района. Вот тут и приключилась такая петрушка. Подходит к столику такой бомжеватого вида мужичок и спрашивает:
— Угостишь, земляк?
Я уже говорил, по одежке у нас не встречают.
— Падай, наливай! Трубы горят?
— Да, вот вчера перепохмелялся, — с трудом улыбнулся он.
— Пожрать че заказать?
— Ну, если только салатик какой, и то вряд ли полезет.
— Не вопрос, — я сделал заказ, мужичок не торопясь налил вторую, закурил (тогда такое было возможно) и уже спокойно сказал:
— Николаем меня зовут. «Золотой» погоняло.
— Браток, — я улыбнулся, — да здесь в каждом поселке как минимум два «золотых».
— Да знаю, — махнул рукой тот и тоже рассмеялся. – Молодежь — лоток намоет и уже кум королю!
— Ну да, есть такое. Сам-то откуда будешь?
— Да не местный я… — он назвал поселок действительно далекий. — А здесь я к другану приезжал, хотел его на лето сфаловать по нашим местам побегать, а он тут в запое конкретном. Вот и я с ним попал! Лавэ даже на автобус не осталось. Да и он там помирает… -Коля искоса взглянул на меня.
Ну что ж, намек более чем. Я, достав из кармана, протянул ему двадцать пять рублей и показал на целую бутылку водки:
— Хватит?
— Да не… денег не надо, пропью… А водку возьму, спасибо!
— Ну, тогда подходи к закрытию, я еще посижу, а там подумаем, как беде помочь, чтоб до дому добрался.

Колян засунул пузырек за пазуху, пожал мне руку:
— Я подойду! Обязательно подойду, — и вышел.
Ну что же…Такое случалось частенько, гуляет народ широко, порой переоценивая возможности организма. Я был уверен, что вряд ли когда снова увижу этого Золотого. К закрытию ресторана он не пришел, и мне пора было закругляться. Вечер не очень развлек, приличного ничего не светило, были пару мадамов боль-мень, но при кавалерах…
Я вышел к машине, тогда у меня была еще «Нива», закурил. В гостиницу не тянуло, решил прокатиться по поселку. Здесь на Колыме ночи летом не такие, как на Чукотке. Было уже темно. Я медленно катил по центральной улице, поглядывая по сторонам. Из динамиков «поворачивал» Макаревич. Он тогда еще не был кухмейстером, и мне нравились его песни.
И вот… не верь после этого в судьбу… На одном из поворотов я заметил знакомую фигуру в телаге, уходящую за угол. Слегка притопив, быстренько догнал, а так как улица эта шла под уклон, то я катил, заглушив движок, вслед за мужичком, сам не зная зачем. Коля шел и о чем-то сам с собой спорил, размахивая одной рукой. Тут я решил пошутить: подрулив почти вплотную к нему, нажал клаксон! Дурак, конечно, но что же, был нетрезв слегка. Колек от неожиданности хлопнулся на пятую точку, взмахнул уже двумя руками и заорал: «С…! Б…! Козёл!!!» — и что-то в этом же духе. Причем «козел» было самое цензурное, но и самое обидное выражение.

Распахнув пассажирскую дверку, я сказал:
— Ну за козла ты ща отвечать будешь. Садись, обоснуй.
— Егор!!! — заорал тот еще громче. — Ты что ж творишь, морда беспредельная! Я ведь пузырь разбил! — Коля чуть не плакал.
— Ты что, еще не донес? — удивился я.
— Да нет, тот мы оприходовали, я к тебе уже собирался, а друг опять просит… Вот я за «сэмом» (самогоном) и сгонял. А теперь что? — он снова покосился на разбитую тару. — Утром же сдохнет… Ну ты накосячил, Егор, — предъявил он мне.
— Ну, если б не было так грустно, было бы смешно. Садись, говори куда ехать.
— Да не дадут там больше, я последнюю забрал, — угрюмо пробурчал новый знакомый.
— Да не к травильщикам. Друг твой где живет? У меня есть.
— А! Ага… Ну да… Щаз! — Николай залез в машину и махнул рукой. — Трогай! Вон там заправка будет, рядом домик, я покажу.
Я снова рассмеялся:
— Если в челюсть трону, ведь вылетишь… И все-таки «тронул».
— Твоя машинешка? — спросил Колян.
— Ну, типа да.
— А сам откуда?
— Да из города я. – Тогда на Колыме городом называли только Магадан. Считался еще Сусуман, но это уже несерьезно.
— По металлу?
— Ну а то… — такой вот разговор.
— Во, теперь к тому домику!
Вполне приличный по колымским меркам дом. Забора, как такового не было. Да и не часто их тогда строили: воровать почти не воровали, а урожай — больше для утехи хозяев.
Во дворе даже стоял «Москвич».
— Да у тебя кент в поряде, — заметил я.
— Да, он пахарь. Но вот если бухает, то уж на полгода, лето пропало… — горестно вздохнул сосед. — Слушай, Егор, пойдем, зайдем! Я не буду пить, отдам и все. Мне поговорить с тобой нужно. Или в машине подожди, не уезжай, а?

Вот, опять… Что это? Если бы мне не было скучно, если бы я не поверил этому бродяге, ведь не случилось бы потом того, что произошло? (Ну, это я так, сам у себя спрашиваю).
Решил я все же взглянуть на легендарного пропойцу, ведь полгода без просыпу — это уметь надо! Вошли в дом. В общем-то, кроме запаха… Этот запах! Его что ли в баллоны закачивают, а потом разбрызгивают по таким вот местам, где людям плохо? По больницам, вокзалам, тюрьмам? Ничего о «бичарнике» не говорило. Даже несмотря на амбре сивухи, перемешанного в равной пропорции с духом несвежего белья, тела, залежалыми окурками, домик выглядел ухоженным. Когда-то здесь жила женщина. Потому что — нафик мужику герань (если это она) в кадке? Да и занавесочки веселенькие, полочки с безделушками. На диване, над которым была распята шкура довольно-таки приличного мишки (вот уж северный шик!), лежал мужичок, заросший до самых ушей щетиной. Посмотрев на нас мутными слезящимися глазами, спросил только одно:
— Принес?!
— Да, Бурый, все нормалек! Вот бродяга выручил, познакомься, это Егор со столицы.

Тут уже я молча вытащил из карманов две бутылки «Столичной» и поставил их на табурет возле дивана. В компанию к пачке «Беломора», банке с окурками и чайнику, вероятно, с водой.
— Бывай, мужик, оклемывайся! А тебя я в машине подожду. Недолго, — сказал я Коле и вышел.
Возле дома была поставлена аккуратная скамеечка. Да, была хозяйка, однозначно была! За окном что-то бубнили сотоварищи. Я распахнул дверку машины, снова включил магнитофон и вернулся на скамейку. «Выкурю пару сигарет, не выйдет – уеду», — решил я.
Но не успел докурить и первой, как из коридора выметнулся Николай (не могу я называть его Золотым, потому что был реальный знакомый с такой кликухой). Увидав меня, он облегченно вздохнул:
— Не свалил… Егор, разговор есть!
— Ну да, небось, ты место знаешь, где Колчак золото зарыл? — ехидно спросил я.
— Да нет, Егор, все по-чеснаку, отвечаю! Хочешь, у Бурого пробей. Дело такого рода: мы с ним прошлым летом на нашу шахту ходили, ну, где в войну рудное золото добывали.
— Ну да, «золотая» сопка в каждом районе тоже своя, — поскучнел я.
— Да нет, реально! Там добывать еще до конца войны перестали, малое содержание, говорят, было, — убежденно тарахтел Николай. — Мы местные, знаем, что там лагерь был «Петровский» (название немножко другое, не могу же я все здесь писать).
— Ну, знаю, слышал. Есть такой. И что?
— Так вот. Отец Бурого там сидел!
— Во как! — не удержался я. – Династия, однако.
— Батька не раз ему рассказывал, про ручей там один, почти у самого лагеря
— Ясно… Но, браток, там геологи были в то время, не чета нынешним, жизнью отвечали за отработку. Так что, скорее всего, фольклор все это.
— Да не, ты погодь, не гони, выслушай!
— Ну, валяй, соблазняй.

Подобных историй за свою жизнь я наслушался, Джек Лондон отдыхает! Но делать особо было нечего, а тут все же интересно.
— Так вот, — продолжал мой собеседник, — мы с Бурым три лета угробили. Есть металл, но «не фонтан». Еле-еле отбивали затраты. Уже решили махнуть рукой, но прошлым летом, уже под конец, на одном шурфе почти три кило взяли! Вот Бурый и забухал…
«Три кило — это серьезно», — подумал я, но что-то как-то больно легко. Так ведь не бывает.
— И ты предлагаешь…
— Да, Егор, да! Ты на колесах, там почти до места доедем, а ниже по реке лодочку соорудим. – (Кто не знает, поясню: при помощи куска брезента, досок и обычного шила лодка сооружается в момент. Не «Казанка», но до места при удаче довезет.) — Там раньше дорога-то прям до лагеря была, но потом помыло, а мож, взорвали… Шахту-то точно взорвали! Да сам увидишь.

Вот блин! Похмелил бродягу! Планы-то у меня были совсем другие. Но уж очень жарко убеждал меня этот Николай. Да и видимость былого благополучия в жилище этого Бурого подкупала. Не на пустом месте обустроился. Че же делать? А если совсем честно, то и интересно стало. То, что было связано с теми трудными временами, всегда интересовало, притягивало.
Про лагерь «Петровский» я слыхал, даже читал, а вот сам не добирался. В том районе металл уже практически повыбрали, разработки уже и саму трассу грозили перекрыть. Плохое место, все на виду, рядом с дорогой. Но вот «Петровский»… Это глушь почти.
— Долго до места? Чтоб до шурфа, учти! — спросил я.
— Если с машиной, за сутки доберемся, ну, может, поболее, щас дорога плохая. Но на твоей можем по руслу пробиться, вездеход ведь. Тогда и лодка не нужна.
На той своей первой «нивушке» я, действительно, давал жару! Пробивался туда, где люди даже мотоциклы бросали. Сильно я ее не берег. Ходовая, движок — это как часы. А внешний вид… Ну где поцарапал, помял, так она ж, лошадка, меня кормит.
Есть у меня одна хорошая черта (ну хоть самого себя похвалить): я решения принимаю сразу. Даже если потом жалею, то это уже ПОТОМ.

— Ну, что Колек, за базар отвечаешь? — посмотрел я ему в глаза.
— Да Егор, мамой клянусь! Все пучком! Там есть, реально.
— Ну сильно-то не гони, что не знаешь, как металл убегает? Есть у него такая противная черта. Идет-идет, потом раз!.. И как отрезало! Хоть насквозь проройся — нету!
— Да знаю я все, Егор, думаю, что пофартит! Так ты пишешься?
— Когда едем? — спросил я.
— Ща, подожди, я Бурому скажу!
— Ну вот… Колек, а говорить никому ничего не надо. Зачем Бурому знать, куда и с кем ты идешь?
— Это как? Мы же вместе. Он типа в доле…
— Он в ТВОЕЙ доле, браток, если хочешь. Я работаю только на себя! Всегда! Решай.
— Ну да… А че тут решать? Один я не потяну. Если подфартит, с Бурым поделюсь. Может, ты и прав, ща скажу ему, что уезжаю, погодь.
Он снова убежал в дом, я поневоле прислушался. (Простите, некрасиво, но…)
— Короче, Бурый, ты меня подвел, ханыжь дальше… Приедет твоя, оклемаешься, если я буду там, место знаешь — дойдешь… — Тот что-то булькал, но Коля сказал: — И так ты поступил по-скотски! Вот на похмел есть, дальше крутись сам! Время уходит. Я уехал. Адье! — Он вышел на крыльцо и взглянул на меня. — Слышал?
— Слышал! Все правильно. Когда едем?
— Да хоть щас! За ночь как раз докатим до моего поселка, я могу тебя подменить, с машиной знаком, шоферил. Так как?
Самое трудное – выбор — был сделан. Здесь меня ничего не держало. Заскочив в гостиницу, через полчаса мы уже пылили по трассе. «Трасса, Колымская трасса… Магадана душа-а-а-а…» По дороге Колек (мужик с понятием), чтобы я не заснул, травил мне местные байки, в каждом районе они свои, хотя мотивы одинаковые. Но была одна, выходящая за рамки общепринятых историй. Кто бы знал, что именно с ней мне и придется впоследствии столкнуться. Суть ее, если вкратце, в следующем.

Когда в лагерь «Петровский» пришел приказ заканчивать работы и прекращать добычу, среди заключенных пополз слушок, обычный в то время: основную массу людей вывозить не будут. Кому они нужны, уже отработанные, как тот полигон? Началась паника, никто не хотел работать на свертывание. Тогда перед ними выступил «хозяин» и сказал, что все это вранье, что мутит, как обычно, ворье, и всем кто работает, будет увеличен паек. Речь произвела обратное впечатление: «Ну вот, точно кончат! Продуктов уже не жалеют!»
Здесь такое и раньше случалось: человек на Колыме был самым дешевым и легко заменяемым инструментом. Поэтому, когда шахта уже была готова к консервации, несколько десятков, а по другим версиям, несколько сотен зэков, вооруженных кирками и ломами, забаррикадировались в этой шахте, требуя приезда чуть не самого Гаранина (был такой сталинский соколок в то время), для дачи гарантий. Наивняк… Но люди были тогда тоже немного другими. Пусть здесь, пусть обездоленные, преданные и проклятые, но они хотели хоть кому-то верить. Начальник же лагеря, не желая рисковать не такой уж и многочисленной «вохрой», после недолгой попытки убедить отдал простой и ясный приказ — взорвать вход в шахту, похоронив там всех.

Отец Бурого, один из немногих тогда выживших и все-таки вывезенных оттуда, говорил, что все так и было. И я верю, что так могло быть. Но… С тех пор к людям, которые оказываются ночью в том районе, иногда подходит старый изможденный зэк и просит закурить. Говорят, что если старатель при этом в ужасе не убежал, потом он обязательно находит хорошее золото!
— Народ говорит: у них там в штольне с куревом плохо. А зэка того все Стражем зовут, — закончил Николай.
— Ну а вы с Бурым угостили бродягу? — хохотнул я.
— Не, к нам он не выходил.
— Но металл-то вы нашли!
— Металл нашли. А ЕГО не видели, и слава Богу! — вполне серьезно ответил тот.

Вот так, коротая времечко (за руль я все же его не пустил), разговаривали, по глоточку прихлебывали водочку. Благо гаишники на трассе, особенно ночью, — невиданное дело тогда на Колыме.
Доехали мы до поселка. Подогнав машину под окна дома Николая, мы вошли внутрь. Вот тут сразу видно: мужик холостякует! Да и побухивает. Хотя телек большой, цветной, магнитофон (по-моему, «Маяк», неплохой по тем годам), ковры там, паласы присутствуют, но грязно, неухожено, неуютно. В таком доме на кровать, не раздеваясь, прямо в пинжаке с карманАми — в порядке вещей.
На следующее утро мы снаряжались. Дело это не то что хлопотное, но желательно, чтоб продукты все были свежие и хранились подольше. Поэтому, пока Колян там потихоньку собирался, я смотался в город и затарился со складов: была у меня такая возможность. Вернувшись, я застал Николая уже полностью готовым, трезвым и серьезным.
— Ну что, Егор, с Богом! Завтра двигаем? — спросил он.
— Ну, давай так. «Отваливаться» будем, выдержишь? — спросил я. — Последняя пьянка перед выходом в тайгу — святое дело. Там – ни-ни! Даже завзятые алкаши это знают.
— Давай, Егор, по обычаю, чтобы не пролететь. Да и бабу помять перед уходом охота! — оживился Коля.
— А есть приличная? — спросил я.
— Да, и тебе приведу! А у меня своя тут, повариха! Ухватистая! — он развел руки во всю ширь. — Вот такой жопец! Не веришь?
— Да бога ради. Мне бы че-нить попроще, — улыбнулся я.
— Дык я и говорю, у моей подруга училка, двадцать пять лет, без мужика. В смысле, мужик еще не приехал. Вести?
— Да валяй, хвастайся. Но смотри, завтра поутру двигаем!

Скажем так: вечер удался! Было немало выпито, орали песни, клялись в вечной любви, целовались-обнимались…
Я проснулся в комнате той самой училки. Довольно привлекательная женщина, и в постели не ханжа, по тем временам это уже за счастье! Наскоро исполнив утренний супружеский кредит, мы распрощались. Конечно же, я обещал вернуться, а она ждать. Все как всегда.
Я добрался до Колиного дома. Он был слегка похмеленный и уже один:
— На смене сегодня с шести утра, ушла, — ответил он на мой немой вопрос. — Все вышло ну просто ништяк! — он гордо расплылся. – Вот думаю, приподнимусь, в жены взять, что-ли… Готовит — пальчики оближешь, песни здорово поет… А сиськи! Ты сиськи ее видел?!
— Ну ладно, хорош восторгаться, едем.
— А если в дорожку?.. — жалобно взглянул он на меня. — И все! Все! Егор, я че, не понимаю? Душевно все!..
Похмелились и тронулись в путь…

Начало лета на Колыме — то еще время года. Уже вроде тепло, порой жарко, а в низинах, ущельях, просто в тени деревьев еще лежит снег. Много снега. И тянет от него такой стылостью. Как последний коготок зимы зацепил за шиворот и держит. Утренний туман тоже уходит тяжело, слоями, окутывая вершины деревьев, медленно уползая наверх по склонам сопок. Вот где можно напряженные сцены для фильмов ужасов снимать! Но ближе к полудню лето берет свое, и уже кажется, что никогда и не было этой бесконечной зимы! Все ярко, броско, нарядно. Ну, это снова лирика…
На первом привале я распаковал тайничок. Был у меня в ту пору незарегистрированный карабин 7.62 и вполне официальная МЦ-1201, кто не знает — это пятизарядный охотничий карабин двенадцатого калибра. Штука удобная, но патронов жрет немеряно! Обычно если с первого раза утку или гуся не взял, ну с двустволки еще разок пукнешь от обиды, а тут все пять вылетают. Коля с завистью оглядел мой арсенал, у него была простая ижевская однозарядка. Попытался ее реабилитировать:
— Ну, зато у меня кучность! Пристреляна, проверена, а эти многозарядки, говорят, дерьмо. Клинят.
— Ладно, Колюха, не менжуйся, дам пострелять, — подмигнул я ему.
Тот расплылся в улыбке:
— Заметано!

Как все было в дороге, описывать долго. По пути останавливались, пробовали ручьи, старые полигоны. Золото было везде, как обычно, но небольшое.
— Вперед! Вперед! — торопил Николай.
Дорога была ужасная, прямо сказать, дороги-то как раз и не было. Просто осталась просека, на которой кое-где уже вырастали новые лиственнички. Скоро похоронят ее совсем. А может, и хорошо, так и надо…
Коля местность знал хорошо, мы часто сворачивали в ручей и ехали по его руслу. Это было быстрее и надежнее, чем ковылять между ямин, промоин и упавших деревьев. Ехали мы почти два дня. Наконец выбрались в обширную долину.
— Приехали! — сказал мой штурманок. — Вот он, «Петровский»!

Таких старых лагерей повидал я на Колыме немало, этот если и был отличен, то только тем, что почти все лагерные постройки были сожжены.
— Однако, — покрутил я головой.
— Говорил же… Правда! — ответил Колька.
— А шахта где?
— Да вон там, выше, смотри по тому склону, где как валун большой — это вагонетка старая. Там и вход был. Потом я туда поднимался, страшновато.
Вход, похоже, был взорван все же, осыпь полностью закрывала его. Кое-где уже цепкий стланик выкинул там свои ветки, еще пару десятков лет, и не увидеть, не понять, не найти. Не сказать, что я суеверный, но на всякий случай перекрестил себя и завал:
— Покойтесь с миром, если вы там, бродяги…
Потом началась работа. В старом их шурфе мы поначалу взяли грамм триста. Быстро, буквально за пару дней. А потом, как я и предполагал — как отрезало! Били шурфы рядом — пусто. В отдалении — пусто, выше, ниже — голяк! Маялись так больше двух недель. Коля уже психовал.
— Может, пройдем по ручью, до истока? – как-то предложил он.
— Давай так, до конца недели еще пробуем, потом будем сворачиваться. Время уходит. Будем думать, куда успеем еще прыгнуть, — тоже уже со злостью ответил я.
И следующей ночью случилось то, из-за чего, собственно, и решил рассказать эту историю.

Спал я в машине. Палатка была у меня хорошая, польская, но как-то в «нивушке» привычнее. Под утро я слегка замерз. Подмораживало еще. Я включил двигатель, печку и снова задремал. Не знаю, что это было, но ни до этого, ни впоследствии я никогда не угорал в своей машине! Все работало исправно.
Вот, значит, уже снова засыпая, слышу: вроде как сучок треснул. Приоткрыв глаза, увидел какую-то фигуру, нечеткую, расплывающуюся. Знаете, как это бывает в обычном сне: все вроде видишь, а вот собрать образ не выходит…
Я до рези в глазах всматриваюсь, и с ужасом понимаю — ЭТО ОН!!! Если я и спал, то вспотел вполне натурально. Отвечаю, я ЕГО видел! Разглядел до мелочей: старая разорванная телага, бирка на груди, ежик волос из-под старой ушанки. Лицо… изможденное, грязное, небритое. Такое вот лицо, именно смертельно уставшего зэка. Осторожно открыв дверцу, я вышел из машины. Уже стелился тот самый предутренний туман. Клочьями сползался, расходился. Фигура Стража то появлялась, то пропадала. Я потихоньку шел в его сторону, расстояние не сокращалось! Это точно, я чувствовал! Было очень тихо, невероятно тихо, неестественно тихо. Слышал только свое дыхание и стук сердца.
— Тебе курить? — шепотом спросил я.
Он не ответил. Вроде стал быстро удаляться, но вдруг… Он сделал движение рукой возле рта, как будто курит, и мотнул головой. Так обычно жестом просят табачка.
— Понял, братан, — говорю, — понял, щаз сделаю.
Достаю из кармана пачку сигарет и протягиваю ему. Не подходит. Иду навстречу – удаляется. Я нагнулся и положил пачку на пенек. Страж одобрительно моргнул и махнул рукой, мол, уходи. Я сказал:
— Братишка, прости, я не верил в тебя. Пусть вам ТАМ будет хорошо… — и почти бегом вернулся в машину.
Туман снова накрыл поляну.

Когда я проснулся, было уже солнышко. «Приснилось», — решил я. Но в кармане не было сигарет! Я выскочил из машины и метнулся к тому пеньку. Пусто! Конечно, если я действительно что и клал на него, то, скорее всего, пачку уволок первый же бурундук или евражка. Может, я свои сигареты забыл еще у костра? Хотя я в машине курил.
В голове все перепуталось. Сон, явь… Вообще-то по своей натуре я скептически отношусь к подобным вещам. Но судить вам: пишу, как было. У костра сигарет тоже НЕ БЫЛО…
Почему-то Коле я ничего рассказывать не стал. Тему эту мы больше не поднимали, а выглядеть смешным я не хотел. Вот впервые решил поделиться…
Да, кстати, металл мы в истоке ручья НАШЛИ! Не то чтобы сильно много, но еще и на следующее лето я приезжал добирать.
А к заваленному входу я привез сто пачек «Беломора». Больше Страж ко мне не выходил

Игорь Кичапов